– Что значит старая? Слова-то выбирай. Лариса, – она протянула ладошку, весело созерцая очевидную растерянность нового знакомого.
– Коломнин…То есть Сергей Викторович. В смысле – Сережа.
– Страшный человек, – счел нужным дополнить информацию Ознобихин. – Ты не гляди, что он тут перед тобой заикается. В банке от него другие заиками становятся.
– Да будет тебе врать-то, – теряясь под ее любопытным взглядом, буркнул Коломнин. И, как бы не желая мешать нечаянной встрече, развернулся к помосту, где к тому времени появилась вторая стриптизерша. Теперь, улегшись на ковер впритирку, обе как бы играли в своеобразный волейбол: передавали друг другу влагалищами куриные яйца. Одна выдавливала их из себя, вторая – тут же всасывала.
Рядом сумбурно переговаривались, перебивая в нетерпении один другого и бесконечно упоминая общих, неизвестных Коломнину знакомых. Из коротких реплик он уловил, что Лариса отдыхает здесь в составе группы откуда-то из Сибири, где, очевидно, и проживает.
Коломнину нестерпимо захотелось еще раз увидеть ее оживленный профиль. Особенно – завораживающие своей странностью голубые глаза. Вроде бы лучащиеся радостью и в то же время как бы отгороженные от мира. Будто бы какая-то часть ее организма веселилась, а другая, где-то в глубине, за этим весельем иронически подсматривала. Надеясь, что о нем забыли, он потихонечку, воровато скосился. И – поймал встречный, откровенно подначивающий взгляд. Поймал и – отчего-то смутился. Хотел было вновь отвернуться. Но увидел, что Ознобихин как раз отвлекся, захваченный происходящим на помосте. С легкой досадой заметила это и гостья.
– Скажите, а почему вы пересели спиной? – вдруг спросила она.
– Да так… лицом к вентилятору, – кое-как нашелся Коломнин.
Ее смех подчеркнул нелепость ответа.
– Знаете, мне тоже не нравится. Заманили на экзотику, а как-то…
– Унизительно это.
– Да, пожалуй, – она будто удивилась неожиданно точному определению. – И уйти неудобно.
– Так давайте вместе, – брякнул он. И, теряясь от собственной дерзости, поспешно добавил. – Я без задней мысли.
– Вот это-то и жаль, – у нее было какое-то угнетающее свойство подчеркивать его неловкость. – Имейте в виду: ничто так не обижает женщину, как ухаживание без задней мысли.
И сама же рассмеялась. А Коломнин нахмурился. Он не обиделся, нет. С того момента, как эта женщина возникла из темноты, он разом признал ее власть над собой. Просто с каждой новой, вырубаемой из себя фразой ощущал он собственную безнадежную мешковатость.
– Скажем прямо, не Цицерон с языка слетел, – подтвердил Ознобихин, который, оказывается, хоть и краем уха, но прислушивался к несвязному их диалогу. – Но хочу заметить, Лара, что Сергей Викторович относится к той редчайшей категории, кто, неясно выражая, все-таки ясно мыслит. Уникальный мастер комбинации. Так что – не спеши с выводами.
– Хорошо, не буду. Тем более есть время. Сергей Викторович только что предложил похитить меня отсюда.
– Я?! – Коломнин смешался.
– И я его предложение приняла.
– То есть мы уходим? – Ознобихин с сожалением оторвал взгляд от помоста.
– Мы(!) уходим, – поднявшаяся Лариса придержала его за плечи. – А ты, Коленька, оставайся. Не лишай себя райского наслаждения.
– Но – после стольких лет…Не можем же вот так – разбежаться. И потом – твоя группа? – он кивнул в сторону темного угла.
– Черт с ними. Надоели. А с тобой еще увидимся. Тем более ты теперь будешь знать, где я обитаю. Надеюсь, Сергей проводит меня до отеля?
Коломнин, в горле которого разом пересохло, посмотрел на Ознобихина.
В вальяжном поощрительном жесте Николая перемешались обескураженность и досада.
Через узенький глухой переулок они вышли на одну из центральных улиц, уставленную бесчисленными барными стойками, возле которых на табуреточках сидели в ожидании клиентов проститутки. Коломнин, стремившийся хоть как-то стряхнуть с себя некстати навалившуюся неловкость, помахал им рукой. И радушные тайки, пересмеиваясь, призывно замахали в ответ.
– С ними у вас получается бодрее, – отреагировала Лариса.
– Да. С ними я само остроумие, – что ни скажи, смеются, – совсем уж некстати брякнул Коломнин.
Странно глянув, она чуть покачала головой. Коломнин же окончательно потух. Если поначалу на легкие ее реплики он пытался выдавить из себя какие-то небрежные, к месту ответы, то теперь, окончательно удрученный навалившейся непреодолимой стеснительностью, молил судьбу лишь об одном: чтоб мука эта быстрее кончилась.
Примолкла и оживленная поначалу Лариса. Изредка она улыбалась встречным мужчинам, и те, взбадриваясь орлами, принимались с подчеркнутым пренебрежением вглядываться в угрюмого ее спутника.
В давящем, безысходном молчании добрались они до отеля с неоновыми буквами на крыше – «Холидей». Здесь Лариса остановилась.
– Ну что ж, похоже, ваши муки кончились, – она протянула руку. – Благодарю за доставленное удовольствие. Давно не приходилось гулять с таким занимательным рассказчиком. Скажите, вас прежде не упрекали в болтливости?
Пунцовый Коломнин лишь мотнул головой.
Лариса хмыкнула:
– Кстати, вы в самом деле редкий мужчина. За все время ни разу не скосились ни на одну из встречных женщин.
– Правда? Вообще-то я их не заметил, – удрученно признался Коломнин.
– Ну что за прелесть? В кои веки сделал женщине роскошный комплимент и даже не понял этого!
– Зато вы, гляжу, никого не пропускаете, – она как раз оценила глазами прошмыгнувшего узкобедрого юношу, и Коломнина словно кольнуло изнутри. – Приехали отвлечься от семейных проблем?
– По счастью, не с вами, – глаза Ларисы разом заледенели. Резко повернувшись, шагнула к отелю.
Округлые, будто кегли, ножки ее, простучали по брусчатке прощальный марш. Швейцар услужливо распахнул дверь.
И незадачливый, ненавидящий себя ухажер остался в одиночестве среди бушующей вокруг толпы.
– Да и черт с ней! Одному спокойней, – сообщил он подвернувшейся аккуратной старушке с карликовым пуделем на поводке. – Как думаешь, буржуинка?
– Йес, йес, сэр, – подхватив собачку, старушка метнулась в сторону.
Коломнин брел по залитой светом, наполненной гулом прибоя набережной, под пальмами, укутанными в рассыпчатые гирлянды, мимо полыхающих магазинчиков с бижутерией и фруктовых лотков с разноцветными, упакованными, будто елочные шары, плодами. Шел, натыкаясь на праздничных людей, то и дело встряхивая в отчаянии головой. Память упорно возвращала его к разговору с Ларисой, услужливо оживляя произнесенные им квелые, некстати фразы или, напротив, непроизнесенные напрашивавшиеся ударные реплики, которые, быть может, заставили бы Ларису взглянуть на него хоть с каким-то интересом. Тут в мозгу его расцвело последнее, что выпалил он при прощании. Верх бестактности: упрекнуть в жизнерадостности женщину, что всю дорогу пыталась вести разговор за себя и за того увальня, что навязался ей в попутчики. И в чем обвинил? Что к тридцати годам не разучилась улыбаться? Так то не заржавеет. Во всяком случае знакомство с подобным Коломниным жизнерадостности явно не добавит.