Видимо, Майк о чем-то проболтался однажды, приняв в заднем помещении «Чикчарни» наркотики. Руди это настолько заинтересовало, что он составил снадобье, несколько иное, чем «Розовый рай» — и, наверное, не один раз. Это могло быть одной из тех коварных ловушек, о которых я слыхал. И после этого Руди обслуживал Майка и выведал у него всю историю, и почувствовал, что запахло долларами. Только Пол оказался куда умнее, чем он думал. Когда Руди затребовал плату за молчание и Майк сказал об этом Полу, Пол выдал идею о «помешательстве» дельфинов в парке и предложил Майку поучаствовать в этом — чтобы он предложил Руди встретиться с ним в парке для получения платы. Остальное было окутано какой-то дымкой, потому что упоминание о дельфинах сдерживало его. Но он, очевидно, поджидал в условленном месте, и они с Майком занялись Руди, когда тот добрался до места засады; один держал жертву, а другой обрабатывал шантажиста дельфиньей челюстью. Но было не совсем ясно: или Майк был ранен в схватке с Руди и Пол решил прикончить его и придать и ему вид дельфиньей жертвы, или же он спланировал эту часть заранее и после первого убийства напал на Майка, застав его врасплох. В любом случае дружба между ними со временем ослабела, и дело с шантажом окончательно рассорило их.
Примерно такой рассказ я выслушал, перемежая его бормотание своими наводящими вопросами. Очевидно, убийство Майка потрясло его больше, чем он предполагал. И он по-прежнему называл меня Майком, говорил, что сожалеет о случившемся, и я поддерживал его бред.
Прежде, чем я сумел вытянуть из него что-либо еще, вернулся Бартелми и спросил меня, как идут дела.
— Пол бредит, — ответил я, — и больше ничего.
— Я чуть подольше проведу декомпрессию. Может быть, это приведет его в чувство… Нам осталось немного, и нас уже ждут.
— Хорошо.
Но декомпрессия не привела его в чувство. Он оставался все таким же. Я пытался его перехитрить, вытянуть из него что-нибудь еще, особенно насчет источника алмазов — но что-то вышло наперекосяк. Он начал реагировать по-другому.
Он бросился на меня, схватил за глотку, но я отбил атаку, удерживая его на месте. Он уступил, заплакал, забормотал в ужасе, что признался во всем. Я разговаривал с ним медленно, тихо, пытаясь утешить его, вернуть к прежнему, доброжелательному восприятию действительности. Но ничего не помогало, и я замолчал, оставаясь начеку.
Потом он задремал, и Бартелми продолжил декомпрессию. Я следил за дыханием Пола и время от времени проверял пульс, но, казалось, ухудшения не наступало.
К тому времени, когда мы добрались до станции, декомпрессия была закончена полностью, и я открыл люк и вышвырнул наше снаряжение. Пол вздрогнул, открыл глаза, уставился на меня и сказал:
— Это была судьба.
— А как вы себя теперь чувствуете?
— Нормально, мне кажется. Только устал: на ногах не удержусь.
— Позвольте подать вам руку.
— Спасибо.
Я помог ему выбраться из камеры и опуститься на сидение приготовленного кресла на колесиках. Там были и молодой врач, и Кашел, и Димс, и Картер. Я не мог помочь желающим узнать, что происходит в этот момент в голове у Пола. Доктор проверил сердцебиение, пульс, давление, посветил ему в глаза и уши и заставил кончиком пальца дотронуться до кончика носа. Затем он кивнул, махнул рукой, и Бартелми покатил кресло к амбулатории. Доктор прошел часть пути, разговаривая с ним. Затем он вернулся с полдороги и попросил меня рассказать обо всем, что произошло.
Я так и сделал, опустив только ту часть истории, о которой узнал из бреда. Затем доктор поблагодарил меня и снова повернул к амбулатории.
Я быстро догнал его.
— На что это похоже? — спросил я.
— На азотное опьянение, — ответил врач.
— А не похоже на какую-то особую его форму? — уточнил я. — Я имею в виду то, как он реагировал на декомпрессию и вообще?
Он пожал плечами.
— Люди по-разному устроены и не похожи друг на друга не только внешне, но и внутренне, — пояснил он. — Сколько бы вы ни изучали физиологию человека, вы все равно не сможете сказать, как он станет вести себя, выпив — будет веселым, печальным, буйным, сонным. То же и здесь. Думается, он только теперь приходит в норму.
— Без осложнений?
— Ну, я хочу сделать электрокардиограмму сразу же, как только мы доставим его в амбулаторию. Но, думаю, с ним все в порядке. Слушайте, а там, в амбулатории, есть декомпрессионная камера?
— Весьма вероятно. Но я здесь новичок. Я не уверен.
— Ну, а почему бы вам не пойти с нами и не выяснить? Если ее там и нет, то я хотел бы затащить туда подводный ее вариант.
— О?
— Только из предосторожности. Я же хочу оставить парня в амбулатории на всю ночь с кем-нибудь, кто станет приглядывать за ним. Если будет рецидив, то неплохо будет иметь эту штуку под рукой, чтобы еще раз провести декомпрессию.
— Понятно.
Мы поймали Бартелми у дверей. Другие же тоже были там.
— Да, в амбулатории есть камера, — сказал Бартелми в ответ на вопрос врача. — Я посижу с ним.
Сидеть вызвались все, и ночь в конце концов была разделена на три вахты: Бартелми, Фрэнк и Энди соответственно. Каждый из них, конечно, был хорошо знаком с оборудованием для декомпрессии.
Фрэнк подошел и тронул меня за руку.
— Раз уж мы сейчас не можем ему помочь, — сказал он, — то, может быть, все-таки пообедаем?
— О? — сказал я, автоматически поглядев на часы.
— Сядем за стол около семи вместо шести тридцати, — сказал он с улыбкой.
— Прекрасно. Только мне нужно время, чтобы принять душ и переодеться.
— Ладно. Приходите сразу же, как только будете готовы. У нас еще останется время, чтобы выпить.
— Порядок. А выпить хочется. До скорого.
Я пошел в свой коттедж и принял душ. Новых любовных записочек не поступало. Ну, а камешки по-прежнему покоились в мусоросборнике. Я причесался и пошел обратно через остров.
Когда я был около лаборатории, показался доктор, разговаривающий через плечо с кем-то в дверях. Вероятно, его собеседником был Бартелми. Подойдя, я увидел в руках врача чемоданчик.
Он пошел прочь. Увидел меня, кивнул и улыбнулся.