– Ну я же Александровна. Думала, хотя бы имя настоящее…
Мама покачала головой:
– Это прозвище, а не настоящее имя. Я ждала его, пока не поняла, что он просто задурил мне голову.
Я коснулась пальцами амулета на шее:
– А привет от него ты мне так и не передала…
– Ну, привет тебе от папаши! – бросила она с внезапным раздражением.
– Ты его потом искала?
– Зачем?
– А если с ним что-то случилось? – я вдруг вспомнила историю Павлика и Насти. – Если он не хотел исчезать, а его подставили? Или вообще убили? Если он до последнего момента рвался к тебе… к нам…
– А кулон с запиской зачем подсунул? «Люблю, привет дочери!»
– Может, он шел на опасное задание…
– Да иди ты, – она встала. – На любое слово у тебя пять найдется…
Я видела, что она в смятении. Что напряженно размышляет. И втайне рада услышать мои слова, и хочет, чтобы я говорила еще.
– А фотографии нет?
– Тогда электронных камер не было, а на пленке он плохо получался. Я еще скандалила в ателье…
У меня футболка прилипла к спине:
– Его нельзя было снять на пленку?! А как это выглядело – пленка засвечена напротив лица или как-то еще?
Мама поглядела устало, уголки губ у нее опустились:
– Это выглядело так, что в ателье лаборант напился и ту единственную пленку испортил. А других не было…
Она вдруг сухо рассмеялась:
– Ты что же, решила, что он пришелец? Или вампир какой-нибудь? Не надейся, вампиры на таких, как мы, не западают…
Я дернулась. Раскладушка опасно заскрипела.
– А какие мы? Хуже других?
Она уже сожалела о своих неосторожных словах.
– И потом, зачем нам вампиры, мама? Что, нет нормальных хороших мужчин?
Стало тихо. В Москве так тихо не бывает. Мама прислонилась плечом к дверному косяку:
– У тебя кто-то есть?
– Нет.
Она вздохнула:
– И не надо! Учись лучше. Занимайся делом. А мужики… сегодня есть, завтра все. Я вот, дура, всю жизнь любила твоего отца… Кулон все-таки носишь?
Я коснулась пальцем своего амулета. Мама вышла, и я услышала, как на кухне звенит о стакан горлышко аптечного пузырька.
Через несколько секунд по всей квартире растекся запах валокордина.
Я вернулась в общагу под вечер субботы. К двери нашей комнаты была привязана корзинка с клубникой и надписью на атласной ленте: «Настенька, прости!»
– На, – сказала я, протягивая корзинку Насте.
– Можешь съесть. На здоровье.
Я поставила дорожную сумку на стул:
– У тебя никогда не было чувства, что кто-то грубо и цинично отобрал твою любовь?
Она поглядела с интересом:
– А ты считаешь, что любовь можно отобрать?
– Конечно, – я уселась напротив. – Посмотри в лицо фактам. Вы с Павликом…
– Лебедева, – сказала Настя покровительственным, даже высокомерным тоном. – Любовь – манипулятивная технология, придуманная для того, чтобы лишать женщин самостоятельности и загонять в добровольное рабство! Тебе хочется быть в стаде маленьких бедняжек, ждущих принца? Сколько угодно. А я свободный самодостаточный человек, и перестань, наконец, носить мне подачки от этого дурака.
– Он не такой дурак, – я обиделась за Павлика. – И перестань говорить со мной, как с овцой!
– Я поступила в университет, чтобы учиться, – Настя демонстративно взяла со стола конспект, – а не устраивать личную жизнь… как некоторые.
– Как кто, например? – я начала злиться.
– Как некоторые. Не будем называть вслух…
У меня зазвонил телефон. На экране высветился номер Миши. По коже поползли мурашки; вот же незадача. Нас с этим парнем ничего не связывает, почему же я так волнуюсь? Гормональный выброс…
– Дарья, это Миша, ты меня помнишь?
Еще бы, подумала я с грустью.
– У меня к тебе странная просьба, – продолжал он.
Мне вдруг истово захотелось, чтобы он вспомнил. И спросил у меня, правда ли. Инструктор не давал мне на этот счет указаний. Я не должна врать. Просто скажу: да, все так. Я спасла тебе жизнь, но на моем месте так поступил бы каждый. И, кроме того, это не только моя заслуга, я ведь работаю в команде…
– Пожалуйста, – снова заговорил Миша. – Скажи Лере, что между нами ничего нет. И что ключи я просто потерял, а ты просто нашла.
– Э-э, – проблеяла я. – А… ну да. Конечно.
Зависла длинная пауза. Я услышала в трубке звон посуды и представила, будто вживую: вот они сидят на своей кухне, на том самом мягком уголке, под которым я провела ночь, и на лице у Леры – брезгливость, высокомерие, неудовольствие, и вот Миша протягивает ей трубку…
– Алло, – пробормотала я.
Никто не ответил.
– Алло!
Молчание. Стук – наверное, телефон положили на стол. Далекий голос Леры: «Ты думаешь, я унижусь до этого разговора?»
Я нажала «отбой».
* * *
Был теплый вечер, почти летний. Мы с Павликом взяли мороженое – каждый заплатил за себя – и уселись на скамейку под кустом сирени, рядом с памятной урной, куда я выбрасывала свой амулет.
– Подарками ты Настю не вернешь. Просто переживи.
Он долго молчал.
– Мне тоже очень грустно, – сказала я. – Мечтаешь об одном, а получаешь всегда другое.
– Что же мне делать?
«Влюбиться в кого-нибудь еще», – подумала я, но вслух, конечно, не сказала.
– Отвлекись. Заведи новых друзей. Выбейся в отличники.
Он грустно улыбнулся:
– Легко сказать…
Точно, подумала я. Вот попроси я сейчас совета – у Павлика, у Насти, да у кого угодно, – мне было бы сказано то же самое: отвлекись и не думай о Сэме. Заведи новых друзей. Поучись, займись спортом…
Павлик доел мороженое и встал:
– Спасибо тебе, Даша. Но я все равно буду ее любить. Посмотрим…
Он ушел, а я еще долго сидела, не желая возвращаться в общагу. Настя была мне живым укором: я виновата, я опоздала.
Зазвонил телефон. Я вздрогнула, но это была Лиза:
– Дарья, что ты завтра делаешь?
– В библиотеке сижу, а что?
– Приходи на тренировку, будем скиллы прокачивать. Гриша тебе позвонит.
* * *