…И я увидела огромный плакат на внутренней стороне двери – увеличенное изображение доллара. Плакат был старый, кое-где надорванный, на портрете в овальной рамке темнели бурые пятна, и казалось, что Вашингтон смотрит очень нехорошо – недобро.
– Ты ждала снаружи? – я не могла отвести от него взгляд.
Ира кивнула:
– Мы спешили. В столовой очередь… Хотя обычно Маша из дома еду приносила, ну, деликатесы всякие, всегда свежая рыба… Делилась с девчонками. Она вообще нас баловала, а сама любила фастфуд… то есть любит.
Я все еще смотрела в нарисованное лицо Вашингтона. Ира всхлипнула:
– Я домой пойду… Не могу сегодня учиться… Сил никаких нет…
– Все будет хорошо, – сказала я без особой уверенности.
Снаружи подул ветер, метнулись тени облаков, и сквозь матовое оконное стекло как-то странно упал свет. Лицо на огромном плакате-долларе на мгновение сделалось отвратительной жуткой харей…
В этот момент Ира вышла, распахнув дверь, и плакат отвернулся от меня. Я придержала дверную ручку, малодушно не желая видеть его снова.
В коридоре стоял, раздувая ноздри, Пипл:
– Ищи под батареей!
– Что?
– Здесь должна быть ее вещь. Ищи скорее.
Я наклонилась. Под батареей в туалете блестел металл.
* * *
Ждать ответа пришлось недолго.
– Ты очень пожалеешь, когда я тебя найду, – отрывисто сказал голос ее отца.
– Я… Я нашла телефон вашей дочери там, где она его уронила. В университете!
Короткая пауза.
– Тебе позвонят и скажут, куда его привезти.
– Дело в том, что я могу вам помочь…
Он оборвал разговор. Трубка замолчала.
– Ну и сволочь, – я глубоко вдохнула. – Даже неохота спасать такого.
Мы сидели на скамейке в парке: я, Пипл, Лиза и Гриша. Рядом высилась громада университета. Надвигалась гроза, а с ней, кажется, сильный дождь: небо наливалось сизым цветом, кусты пригибались, будто желая спрятаться, пыль взлетала смерчами, песчинки впивались в лицо.
– Значит, жертва – это он?
– Да.
– А девушка?
– Получается, что тоже жертва, – сказал Гриша не очень уверенно.
– Нет, – сказал Пипл. – Девушка – орудие Тени. Транзакция идет от папаши, а девушка… просто умирает.
– Сколько у них… у нас времени? Примерно?
Пипл подумал:
– Мало. Часа два или три. Куда ее забрали, мы знаем?
Гриша кивнул:
– Леша узнал. Частная больница. Она без сознания. Диагноза нет. Папаша рвет и мечет.
Меня осенило:
– Так может, Тень явится под конец транзакции? Ну, они же в девяноста процентах случаев… Мы подкараулим ее в больнице, и все!
– Да, – помолчав, сказал Пипл. – Теоретически, да. Но эта Тень… Я говорил, она непростая.
– А есть простые Тени – и непростые?
Новый порыв ветра прошелся по аллее, срывая листья с кустов.
– А тебе Инструктор не рассказывал? – спросила Лиза.
– Что именно?
– Насчет простых Теней и… нет?
– Не понимаю, – призналась я.
Лиза и Гриша переглянулись. Лиза хотела что-то сказать, но тут Пипл нервно принюхался:
– Та-ак… На ловца и зверь бежит.
Ветки ближайшей елки зашевелились, будто в новогодней сказке. Из хвои выбрался человек. Непонятно, как он там помещался, но еще больше я поразилась, когда поняла, что белый налет на его одежде – это изморозь. Лицо новоприбывшего было покрыто кристалликами льда, ледяные иголки слетали с одежды, когда он двигался, неуклюже и медленно, будто подмороженная муха поздней осенью.
Взгляд его упал на нас – в нем проявился сперва интерес, а через мгновение ужас. Он бросился бежать по аллее, оставляя белый след, но Лиза догнала его в два шага и повалила на землю.
– Это ты неудачно зашел, – сказал Гриша почти с сочувствием, вытаскивая баллон с краской. – Только вошел – и сразу пойдешь обратно, даже сожрать никого не успел…
– Хочу согреться, – пролепетал парень заиндевелыми губами.
Пипл принюхался:
– Этот не последний. Полдесятка на территории. Массовый прорыв, видимо, под грозу.
Лиза вытащила из дамской сумочки зимние варежки:
– Пока я тащу к порталу этого, кто ловит других?
– Я, – сказал Пипл. – Гриша, ты обеспечиваешь логистику.
Гриша кивнул. Они были командой, давно сыгравшейся, спаянной, понимавшей друг друга с полуслова.
– Подождите, – сказала я. – А эти… жертвы? Девушка и ее отец?
– У них еще есть время.
– Пипл сказал – мало времени! Давайте разделимся: кто-то останется здесь, а другие поедут в больницу!
– Ты давно у нас работаешь? – отрывисто спросила Лиза.
– Недавно…
– Ну так и не командуй! У тебя задача – патрулировать территорию. Выполняй!
С треском прыгнула молния над нашими головами. Высветила шпиль университета.
Молнии хлестали одна за другой, а дождя не было; я сидела на скамейке, растерянная и злая, время от времени сжимая в кулаке амулет.
Гроза, увиденная моим особым взглядом, выглядела жутко и завораживающе. В небе чередовались сизые нисходящие и оранжевые восходящие воздушные потоки, боролись, сплетались, вздымались гребнями, и страшно было представить, что такой вот воздушный океан нависает над нашими головами каждый день. А сейчас океан штормило, и я очень скоро отвела от неба глаза: меня начало мутить.
Инструктор оказался манипулятором. Лиза орет на меня, как фельдфебель. Чего и ждать – это же я, у меня вечно проблемы, мама сказала бы: «Проверь, что ты делаешь не так. Не может быть, чтобы все кругом были плохие, одна ты хорошая».
– Ой, Машенька, папа звонит! Машенька, возьми трубку! Папа звонит!
Я подпрыгнула от неожиданности. Завертела головой; рядом никого не было. Это Машин телефон вдруг ожил, разговорился, забормотал дурашливым голоском:
– Папа звонит! Машенька, возьми трубку!
Машенька не могла взять трубку – она умирала, не приходя в сознание, в одной из частных московских клиник. Я провела пальцем по экрану, принимая за нее этот вызов.
– Что ты говорила насчет «помочь»? – мой собеседник говорил, будто каждое слово давалось ему с трудом. – Ты кто такая? Врач?
– Нет, я не врач, но… Я догадываюсь, что происходит с вами и вашей дочкой. Я могу…