— Она из вас прямо-таки сочится, — заметил Эрленд.
Директор уставился на него, не зная, как расценивать это высказывание, но полицейский инспектор не обратил на это никакого внимания. Начальник отдела криминалистики вышел в коридор, поприветствовал директора отеля и отвел Эрленда в сторону.
— Здесь все такое же, как в любом другом небольшом двуспальном гостиничном номере в Рейкьявике, — доложил шеф криминалистов. — Ножа на тумбочке не оказалось, если ты на это надеялся, да и окровавленной одежды в сумке нет, никаких признаков того, что он контактировал с убитым в подвале. Тут просто масса отпечатков пальцев. Но очевидно, что гость решил смыться. Он оставил номер в таком состоянии, будто просто спустился в бар. Электробритва воткнута в розетку. Запасные ботинки стоят на полу вместе с тапочками, которые он привез с собой. Пока ясно одно — человек торопился. Он собирался бежать.
Криминалист вернулся в номер, а Эрленд подошел к директору.
— Кто отвечает за уборку коридора? — спросил он. — Кто наводит порядок в комнатах? Этажи делят между уборщицами или уборщиками?
— Я точно не знаю, кто какой коридор убирает, — сказал он. — Но парни такой работой не занимаются. В силу разных причин.
Он произнес последние слова с сарказмом, будто уборка естественным образом является женской работой.
— И кто же эти уборщицы? — добивался Эрленд.
— Вот, к примеру, девушка, с которой вы уже беседовали.
— Девушка, с которой я уже беседовал?
— Которая обнаружила в подвале покойника, — уточнил директор. — Горничная, которая нашла убитого Деда Мороза. Это, кстати, кажется, ее коридор.
Когда Эрленд поднялся к себе в номер двумя этажами выше, в коридоре его ждала Ева Линд. Девушка сидела на полу, опершись о стену, уткнув подбородок в колени. Эрленд подумал, что она спит. Но когда он приблизился, Ева посмотрела вверх и выпрямила ноги.
— Черт меня подери, таскаться в этот отель, — проворчала она. — Ты не собираешься перебраться домой?
— Начинаю думать об этом, — ответил Эрленд. — Мне тоже надоело это заведение.
Он сунул карту в щель на дверной ручке, и дверь открылась. Ева Линд поднялась на ноги и прошла за ним в номер. Эрленд закрыл за ней дверь, и Ева бросилась с ногами на кровать. Эрленд присел к столу.
— Как продвигается кейс? — спросила Ева, лежа на животе с закрытыми глазами, будто собиралась заснуть.
— Еле движется, — ответил Эрленд. — И перестань использовать все эти английские «кейсы». Почему бы просто не сказать: «Как идет расследование?»
— Не парься, чувак, — отозвалась Ева Линд, все еще не открывая глаз. Эрленд усмехнулся. Он смотрел на свою дочь, лежащую на кровати, и размышлял, каким воспитателем он для нее был. Возлагал ли он на нее большие надежды? Записал ли он ее в свое время на занятия балетом? Побуждал ли к игре на пианино? Мечтал ли о том, что она станет маленьким гением? Побил бы он ее за то, что она уронила бутылку с ликером на пол?
— Ты тут? — спросила она.
— Да, здесь, — устало ответил Эрленд.
— Почему молчишь?
— А что тут скажешь? Зачем все время разговаривать?
— Ну, к примеру, чтобы рассказать, что ты делаешь в этом отеле. Серьезно.
— Я не знаю. Мне не захотелось возвращаться к себе в квартиру. Такая вот маленькая перемена.
— Перемена? Какая разница, торчать одному в этом номере или у себя дома?
— Хочешь послушать музыку? — предложил Эрленд, пытаясь замять тему.
Он начал излагать Еве Линд ход расследования шаг за шагом, чтобы самому получить какое-то общее представление. Он рассказал ей о горничной, которая обнаружила Деда Мороза, заколотого ножом, и о том, что в свое время этот человек был необычайно многообещающим хористом, а выпущенные с его пением две пластинки разыскиваются коллекционерами. Исключительный голос.
Он достал пластинку, которую еще не слушал. На ней были записаны два псалма. Пластинка, скорее всего, была выпущена к Рождеству. На конверте был изображен Гудлауг в шапке Деда Мороза. Мальчик улыбался во весь рот. Ирония судьбы, подумал Эрленд. Он включил проигрыватель, и детский голос разлился по комнате, наполняя ее звуком, полным любви и печали. Ева Линд открыла глаза и села на кровати.
— Ты шутишь?
— Ты чувствуешь силу этого голоса?
— Я никогда не слышала, чтобы ребенок так красиво пел, — призналась Ева. — Думаю, я в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь так превосходно пел.
Они молча сидели и слушали произведение, пока оно не закончилось. Эрленд дотянулся до проигрывателя и перевернул пластинку, чтобы послушать второй псалом. Когда музыка стихла, Ева Линд попросила отца проиграть пластинку еще раз.
Эрленд рассказал ей о родственниках Гудлауга, о концерте в Городском кинотеатре, о том, что отец и сестра прервали всякие контакты с ним более тридцати лет назад. Сообщил об англичанине-коллекционере, который намеревался сбежать из Исландии, но был одержим юным хористом. Сказал, что пластинки Гудлауга сегодня превратились в антикварную редкость.
— Ты думаешь, его из-за этого прикончили? — спросила Ева Линд. — Из-за пластинок? Из-за того, что в наши дни они дорого стоят?
— Я не знаю.
— Их много сохранилось?
— Не думаю, — ответил Эрленд, — и именно поэтому они так ценны. Элинборг говорит, коллекционеры ищут то, что уникально в мире. Но это еще ничего не доказывает. Кто-то из отеля тоже мог напасть на него. Кто-то, кто ничего не знал о мальчике-певце.
Эрленд решил не рассказывать дочери о том, в каком виде Гудлауг был найден. Он знал, что в периоды, когда она принимала наркотики, Ева занималась проституцией и хорошо представляла себе, как это происходит в Рейкьявике. Но он не хотел обсуждать с ней эту тему. У нее была своя жизнь, и она шла своей дорогой, не нуждаясь в его комментариях по этому поводу. Но Эрленд все-таки упомянул, что Гудлауг, возможно, платил за кое-какие услуги, и спросил, не знает ли она, не крутятся ли вокруг отеля проститутки.
Ева Линд уставилась на своего отца.
— Бедняга, — произнесла она, не ответив на вопрос. Ее мысли занимал юный хорист. — В моей школе училась похожая девочка. В начальной школе. Она тоже записала какие-то диски. Ее зовут Вала Дёгг. Помнишь ее? С ней ужасно поступали. Она пела рождественские куплеты. Белокурая, приятная маленькая девочка.
Эрленд кивнул.
— Она тоже была своего рода чудо-ребенком. Выступала в детских передачах и телевизионных программах и очень хорошо пела, маленькая куколка. Ее отец был какой-то шишкой в эстрадном бизнесе, а мать была просто помешана на том, чтобы сделать из дочки поп-звезду. Так что девочка без конца трудилась. Она действительно была миленькой и лишенной всякого высокомерия и жеманства, но ее вечно дразнили. Даже дьявол вызывает зависть в этой стране! Ее стали травить. Она бросила школу и начала работать. Я часто встречала ее, когда принимала наркотики. Полное убожество. Хуже, чем я. Потухшая и забытая. Сказала мне, что то время было самым страшным для нее.