— И мне кажется, ее мама обо всем знала, — продолжила, помолчав, Ева Линд. — С самого начала. И ничегошеньки не сделала, пальцем не пошевелила. Слишком, видишь, шикарный у них дом. Слишком много машин.

— А в полицию она обратиться не хочет?

— Ну ты даешь!

— В смысле?

— Ты что! Пройти через все эти унижения ради каких-то трех месяцев условно? И это при условии, что ей поверят! Пап, ты смеешься!

— Ну и что она собирается делать?

— Вернется к своему перцу, ну, мужу. Мне кажется, она его любит.

— Ага, значит, она считает, что сама во всем виновата?

— Да она сама не знает, что и думать.

— Нет, Ева. Она же написала: «Что я наделала?» Это значит, что она берет вину на себя.

— Ну не знаю, по-моему, она от ужаса просто не понимает, что говорит. Что, согласись, неудивительно.

— Нет, ну скажите мне, и почему всегда самые счастливые люди в этом мире — мерзкие чудовища, чертовы извращенцы?! Ходят, лыбятся, словно у них совести нет, словно их внутри ничего не гложет!!!

— Не смей больше со мной так говорить, — сказала Ева Линд. — Никогда больше, обещай.

— Ты еще кому-то должна, кроме Эдди?

— Есть еще кое-кто. Но с Эдди главная проблема.

Снова зазвонил телефон. В спальне проснулась девушка из Гардабая, огляделась, вылезла из кровати.

Брать трубку или черт с ней? Идти вообще на работу или тоже черт с ней? Может, остаться с Евой? Провести день с ней, сводить ее к врачу, чтобы он поглядел, что там с эмбрионом, — да вообще, посмотрел, как она и что. Быть рядом.

Телефон не переставал звонить. Девушка вышла в коридор, не понимая, где она, крикнула, есть ли кто дома. Ева Линд крикнула, что все на кухне. Эрленд встал, поздоровался с девушкой, та не ответила. Все спали в одежде. Девушка оглядела кухню, в которой только что отбесновался ее хозяин, косо посмотрела на него.

Придется все-таки взять трубку.

— Чем пахло в квартире у Хольберга?

Эрленд ни черта не понял. Чей это вообще голос? А-а, Марион Брим.

— Чем пахло? — переспросил Эрленд.

— Да-да, не помнишь, чем пахло у него в квартире?

— Ну, чем обычно пахнет в подвалах, — сказал Эрленд. — Влажность, вонь еще какая-то. Странный запах, я его не узнал. Лошадиный навоз, может быть, или в этом роде. А что?

— Нет, это не лошадиный навоз, — ответили из трубки. — Я тут за последние дни много читаю про Северное болото. Поговорили мы еще с одним водопроводчиком, знакомым, тот меня послал к другому водопроводчику. В общем, видишь, коротаю время в беседах с водопроводчиками, в моем списке уже добрый десяток.

— А чем тебе интересны водопроводчики?

— О, это жутко интересное занятие, трубопровод прокладывать. Кстати, ты мне ничего не сказал про пальчики на фотографии.

В голосе явно слышна обида.

— Не сказал. Как-то мы не затронули эту тему.

— Ну, это не важно, остальное ты мне про Гретара и Хольберга рассказал. Гретар, конечно, знал, что Ауд — дочь Хольберга. Но может быть, Гретар знал что-то еще.

На что это Марион намекает?

— Не понимаю, о чем ты, — сказал Эрленд, помолчав.

— Смотри. Он ведь жил на Северном болоте, так? А какая самая любопытная особенность у этого района?

— Понятия не имею, — признался Эрленд. Загадочно изъясняется, поди пойми, что тут к чему.

— Не удивительно, что мы до сих пор не обратили на это внимания, — ведь это настолько очевидно.

— Ну так в чем дело-то?

В трубке замолчали. Театральная пауза, не иначе.

— В названии!!! Северное болото!

— И что?

— Ну трясина там, понимаешь, трясина! Дома построены на осушенном болоте.

26

В Граварвоге, в очередном трехэтажном бетонном доме, Сигурда Оли ждал сюрприз — не успел он и слова сказать, как дама, открывшая ему дверь, заявила, что знает, зачем он пришел, и пригласила зайти.

На дворе раннее утро, небо обложено, моросит. Осенняя мгла застилает город, словно предупреждая, что скоро уже зима, будет еще темнее и холоднее. По радио выступают люди, говорят, что такого дождя не видели уже лет десять — льет не переставая целую неделю.

Хозяйка предложила Сигурду Оли снять куртку, повесила ее на вешалку в шкафу. Из кухни вышел человек примерно того же возраста, что и хозяйка, пожал гостю руку. Обоим за семьдесят, одеты в спортивные костюмы и белые носки — видимо, собираются на пробежку. Сигурд Оли оторвал их от утреннего кофе.

Квартира маленькая, но умело обставленная — небольшая ванная, кухня, гостиная и просторная спальня, внутри жарко, как в бане. На предложение тоже выпить кофе Сигурд Оли кивнул и попросил к тому же стакан воды — у него пересохло во рту. Поговорили немного о погоде, но Сигурд Оли не мог больше терпеть.

— Значит, вы говорите, вы меня ждали, — сказал он, отхлебывая из чашки. Вкус отвратительный, подкрашенная вода, а не кофе.

— Ну, все только об одном и говорят, про эту несчастную женщину, что вы разыскиваете.

Сигурд Оли сделал круглые глаза.

— Ну, все, кто родом из Хусавика, — пояснила женщина таким тоном, словно Сигурд Оли должен был догадаться сам, ведь это так очевидно. — С тех пор как вы начали ее искать, мы ни о чем другом и не разговариваем. У нас такой клуб выходцев из Хусавика, здесь, в столице. Я уверена, все уже знают, что вы ищете эту несчастную.

— Так, значит, это самый горячий слух в городе? — спросил Сигурд Оли.

— Да что там в городе! Только вчера звонили трое моих знакомых из столицы, а сегодня утром уже из самого Хусавика. Все сплетничают только об этом.

— Ну и до чего вы досплетничались?

— Да ни до чего толком, — вздохнула хозяйка и глянула на мужа. — А что этот мужчина с ней сделал?

Даже не пытается скрыть любопытство, как же, такая клубничка! Как она смеет, какое ей дело! Сигурда Оли передернуло — отвратительно. Надо постараться не сболтнуть лишнего.

— Речь идет о некоторых телесных повреждениях, — сказал он. — Мы ищем жертву, но про это вы и так догадались.

— Еще бы. Но зачем? И все-таки, что он с ней сделал? И почему вы ищете ее сейчас? Я думаю, то есть мы думаем, — она кивнула в сторону мужа, который до сих пор не произнес ни слова, — как это странно, что после стольких лет вам зачем-то она понадобилась. Мне кто-то сказал, ее изнасиловали. Это правда?

— К сожалению, соображения тайны следствия не позволяют мне раскрывать подробности, — сказал Сигурд Оли. — Возможно, это вообще событие второстепенное — я имею в виду для дела, которым мы занимаемся сейчас. Думаю, вам не стоит поднимать такой уж шум — в смысле, когда вы говорите с земляками. У вас есть еще что-нибудь полезное для меня?