– Ну с этим Лыткиным мы и так, в порядке документооборота справимся, – хмыкнул я. – А господин Никифоров – тоже ревизор, только по обустройству этапных маршрутов. Надеюсь, он окажется более понимающим человеком.
Оказался. Как только осознал, что именно от него требовалось, так глазки масляно заблестели, так щечки порозовели, – я даже испугался, что удар человека на радостях долбанет. Так и представил крест над невысоким холмиком земли: «Ананий Ананьевич Никифоров, преставился от счастья».
Ну да бог миловал. К тому же, как выяснилось, это был еще не предел.
– И что же, ваше превосходительство, верно, и управление каторжными работами придется обустраивать?
А ведь точно! Ближайшая управа – в Иркутске, а это уже Восточно-Сибирское генерал-губернаторство. Значит, нужно будет и у себя что-то этакое создавать. Людей и так не хватает. Даже в губернском гражданском правлении штат едва ли на три четверти укомплектован. В экспедициях по госмонополиям – соляной и питейной – там лучше. Все-таки место хлебное, прикормленное. Даже писари и журналисты на мзду усадьбами обзаводиться умудряются. А вот тех же мировых посредников – господ, призванных урегулировать споры между собственниками на землю и освобожденными манифестом крестьянами, – едва ли половина от нужного количества. Во врачебной управе вообще сплошные вакансии.
Смешно было слушать стоны какого-то чинуши в столице, жаловавшегося на то, что отпрыскам хороших, но разоренных реформой фамилий не сыскать места в министерстве. Дескать, столько блестяще образованных, жаждущих послужить государю императору молодых людей приходят места искать, а вакансий и нетути. Четырнадцатым же классом их принять по закону нельзя. Еще при Николае указ вышел – все дворяне с классическим образованием на чин не ниже девятого имеют право претендовать. И, что самое отвратительное, ведь не от хорошей жизни идут. Попервости, конечно, в императорскую армию пытаются пристроиться. Да куда там. Его высокопревосходительство господин Милютин государя убедил и войска чистке подвергнуть. Да и, как ни парадоксально, при всей престижности военной карьеры жалованье младшим офицерам такое назначено, что смех один. Даже ниже, чем младшим чиновникам.
Помню еще, как этот чинуша глаза на меня выпучил, когда я порекомендовал ему этих соискателей государственной службы ко мне в Сибирь присылать. У меня-то мест свободных полно. Причем именно что девятого класса.
– Помилосердствуйте, ваше превосходительство, – услышал в ответ. – За что же их в Сибирь-то? Они же только из юношества в мужи вышли. Еще и сделать ничего не успели, а вы их сразу этак-то!
Но новую структуру при губернском правлении действительно нужно создавать. Работы в краю полно. Рук не хватает. А на востоке каторжники всякой ерундой занимаются. Деревьев любой сибирский крестьянин в разы больше срубит, чем эти бывшие студентики со взором горящим и ветром в голове. Особенно если бревна этому самому крестьянину потом достанутся.
Так что пусть лучше у меня в губернии кайлом помашут. Оно и для здоровья полезнее. Для здоровья прочих жителей империи, конечно.
Позвал Мишу и надиктовал распоряжение о назначении Анания Ананьевича исправляющим должность начальника управления каторжными работами по Томской губернии. С приказом немедленно заняться формированием штата помощников. Должность не по чину, конечно, но будет себя хорошо вести – повышу. Вплоть до девятого класса имею право. Даже без согласования с генерал-губернатором или министерством.
Чайковский успел пока придремать. Все-таки укатали сивку крутые горки. Я был больше чем уверен – генерал и домой не стал заезжать, сразу ко мне кинулся со своей радостной вестью. А по тайге да бездорожью верхом лазать и для молодых нелегко. Что уж о семидесятилетнем генерале говорить!
Зато пока Илья Петрович отдыхал, мы с Никифоровым быстренько обо всем договорились. Уже через неделю рота Томского губернского батальона отправится конвоировать сотню первых душегубов из пересылки к месту строительства нового острога неподалеку от Судженки. Стоцкий за зиму в тюрьме образцовый порядок успел навести. На каждого каторжника карточка с указанием примет, приговора и профессиональных навыков. Вот и нужно было выбрать тех злодеев, у кого руки из нужного места растут. Солдаты пока в палатках поживут, а каторжники – в землянках. Но чтобы к осени были готовы бараки на пятьсот принудительных шахтеров и сотню рабочих будущего кирпичного заводика. С забором вокруг, естественно. Ну и казармы для роты конвоя и охраны. Хорошо бы еще конюшни и усадьбу для дежурной смены в два десятка казаков. Вдруг какой-нибудь чудак найдется, решивший, будто бы сумеет пройти тайгу без оружия и припасов. Оно, конечно, медведей тоже подкармливать нужно, но не шахтерами же.
С этим и черные золотоискатели отменно справляются. Те, что участки не столбят и золотой песок государству не сдают. Много таких. Каждую весну в Томск человек по сто из России приезжают. У некоторых хватает благоразумия не соваться в то зеленое безумие, которое у нас вместо леса. Постоят у границы тайги – и на прииски нанимаются. Но есть и те, что там у себя, за Уралом, с лесом на «ты». Отважные первопроходцы, едрешкин корень, очень любимы диким зверем. Говорят, кто-то из них даже выходит обратно. Я, правда, таких своими глазами не видел.
Второй отряд одновременно с первым отправится к тому месту, где маленькая речка Железнянка впадает в бурный поток реки Золотой Китат. Там в тридцатые годы двадцатого века был один из номерных лагерей Кузлага, где «враги народа» для каких-то неведомых целей строили узкоколейку. Так почему бы и не создать традицию на несколько десятков лет раньше? Мне, кстати, и железная колея для доставки руды к месту плавки не помешает.
Комендантами обоих острогов назначили офицеров батальона. От гражданской власти подобрать людей должен был уже Ананий Ананьевич.
К осени томская пересыльная тюрьма должна окончательно опустеть. Бараки, в которых всю зиму жили мастеровые томского заводика, решено было аккуратно разобрать и перенести ближе к стенам тюрьмы. Я считал, что если в имеющихся строениях уместились двенадцать тысяч ссыльных и пять сотен металлургов, то уж как-нибудь и датчане устроятся.
В крайнем случае как резервный вариант я рассматривал возможность аренды оставленных переселившимися казацкими семьями усадеб и наделов. Просто отобрать и перераспределить, как говаривал Прокопий Петрович Лыткин, никак не возможно. Земля казакам давалась от имени государя один раз и навсегда. И в том случае, если державе требовалось, чтобы семьи служивых переехали на новое место жительства – такое не раз бывало в быстро растущем государстве, – нужно было и на новой границе снабдить иррегуляров такими же наделами. Причем прежние все равно оставались в собственности переехавших.
Впрочем, у нас с полковым старшиной и по совместительству казначеем полка сотником Василием Григорьевичем Буяновым было уже достигнуто полное взаимопонимание. Еще больше укрепившееся, когда в губернскую столицу прибыл караван с купленными мной револьверами Кольта, карабинами Спенсера и патронами к ним. Преимущество скорострельного оружия в доказательстве не нуждалось, а полк в кои-то веки стал реальной военной силой. Я-то, честно говоря, устраивал перевооружение конного полка, преследуя свои, донельзя корыстные цели. Все-таки когда за спиной два десятка отменно снаряженных стрелков, жить как-то безопаснее. А старшина заботу о полке воспринял скорее как выражение уважения ко всему сословию и признак возрождения сильно, по его словам, захиревшего подразделения. Я и спорить не стал. Мне хорошо, ему хорошо. Что еще надо?