Постепенно начинали задувать ветры, тыча их в спину, толкая в бока, закручивая на месте, словно подготавливая к появлению иной, еще более грозной силы. Северный ветер принес с собой холод. Они захватили с собой по нескольку кусков войлока, окутали ими головы, набросили на себя как пончо. Питт наметил очередной ориентир — темневшую вдали скалу, избитую ветрами, придавшими ей некоторое сходство с буквой S. Солнце неуклонно клонилось к горизонту, и они из последних сил волокли ноги, стараясь успеть добраться до цели к ночи. Питт знал — поднявшийся ветер скроет от них главный ориентир, Полярную звезду, а блуждать в таком состоянии да еще в кромешной тьме не хотелось.
В мозгу начала бесконечно повторяться раздражающая мантра: «Иди, или умрешь», — толкавшая Питта вперед. Обожженное солнцем обезвоженное горло саднило, но он старался не думать о воде. Он бросил взгляд на Джордино. Тот шел вперед, нагнув голову как буйвол, но глаза у него были полусонные. Все незначительные остатки их физической и умственной энергии сосредоточивалась сейчас на движении ног, на преодолении одного фута за другим.
Время, казалось, перестало существовать, равно как и сознание. Питт чувствовал, что глаза его открыты, но не мог точно сказать — спит или нет. Он не знал сколько времени находился в забытьи, но, с трудом повернувшись, опять увидел, как Джордино едва тащится рядом с ним, и немного успокоился. В мозгу завертелись обрывки мыслей, эпизоды из жизни. Он вспомнил о своей жене Лорен, работавшей в библиотеке конгресса в Вашингтоне. Любовниками они были уже много лет, а поженились совсем недавно. Питт счел свои путешествия по земному шару занятием прошлым и невозвратным и решил осесть. Она же хорошо понимала — его неутолимая страсть к кочевой жизни не исчезнет, как бы он себя в этом ни убеждал. «Она у него в крови», — думала Лорен. И была права. Через несколько месяцев после перехода на работу в руководство НУМА Питт загорелся идеей управления агентством из вашингтонской штаб-квартиры. На нее его натолкнула Лорен, отлично понимавшая, как счастлив он со своей первой любовью, морем. Она уверяла его, что непродолжительная раздельная жизнь пойдет им только на пользу, укрепит их отношения. Хотя, конечно, сама не верила в то, что говорила. Он последовал ее совету, успокаивая себя мыслью: «Мой отъезд сделает ее свободнее, даст ей возможность уделить больше времени работе и сделать хорошую карьеру на Капитолийском холме». Как показывала практика, его отъезд грозил сделать ее вдовой.
Спустя час, а может быть, и два ветры решили задуть всерьез. С северо-запада налетел настоящий шквал. Он принес с собой облака пыли, в которой немедленно растаяли звезды и исчез их единственный источник света. В считанные минуты путников запорошило пылью, а всю местность заволокло туманом. Скрылся из виду и их ориентир, хотя это было уже и не важно: измотанные, едва державшиеся на одеревеневших ногах, они все равно не добрались бы до него.
Они двигались как зомби, безжизненные внешне, но непреклонно идущие и не желающие падать. Джордино методично шагал вперед рядом с Питтом, прижимаясь к нему плечом, словно их связывала незримая крепкая нить. Ветры нарастали, больно хлестали в лицо, засыпали глаза пылью. Иногда приходилось идти, не разжимая воспаленных глаз, но они все-таки тащились вперед, хотя давно сбились со своего маршрута. Изможденные, ослепленные ветрами, они, чтобы защитить глаза, непроизвольно повернули, и теперь шли на юг, подгоняемые пронизывающими ветрами.
От столкновения с очередным порывом они зашатались, и, казалось, бесконечно стояли, пока не рухнули у скалы. Первым повалился Джордино. Он уперся рукой в камень, надеясь остановить падение, но ослабевшая рука не удержала его, согнулась, и он покатился под скалу. Питт остановился и протянул руку Джордино в надежде помочь подняться; тот приподнял широкую ладонь, обхватил запястье Питта и дернул. Питт покачнулся, ноги его подкосились, и он упал на Джордино, перекатился на бок и распластался на ложе из мягкого прохладного песка. Он лежал и грезил. Он вдруг заметил, что острый песок уже не покалывает его тело. Скрытый ночной темнотой и порывами ветра, Джордино подполз к скале, приютился в зазубренной расщелине, в самом низу ее, спасаясь от воющего ветра. Питт вытянул руку, нащупал уползавшего Джордино и двинулся за ним. Пристроившись в той же расщелине, он развернул свой кусок войлока, накинул его на лицо себе и Джордино, разбросал руки по песку и закрыл глаза.
Под шелест пустынной песчаной бури они потеряли сознание.
29
Джордино спал. И снилось ему, будто он плывет по тихому водоему, заполненному тропической водой. Правда, теплая влага была почему-то плотной и вязкой, как сироп, отчего и двигался он в ней с трудом, и сами движения его были вялыми. Внезапно вода налетела на его лицо десятками маленьких жарких волн. Он мотнул головой, пытаясь уйти от них, но теплые волны не отступали. А потом сон вдруг словно ожил и начал превращаться в явь. Появился запах, да такой отвратительный. Запах, слишком сильный и гадкий, чтобы быть частью сна. Отталкивающая вонь и заставила его в конце концов пробудиться. Джордино, скривившись от боли, разомкнул сначала одно усталое набухшее веко, потом другое.
Яркий свет ударил ему в глаза, он скосил их, но все равно успел заметить, что никакого тропического пруда нет и теплые волны тело его не ласкают. Вместо них прямо в лицо ему тычется громадная мокрая швабра розового цвета и все пытается протереть ему щеки. Он снова мотнул головой, и тогда швабра вдруг разошлась надвое и за ней показался частокол здоровенных желтых зубов. Постепенно она сложилась в длинную жутковатую ухмылку. Кроме того, швабра еще и дышала. В довершение всего за шваброй тянулась чья-то морда, такая длинная, что, казалось, никогда не кончится. Швабра вздохнула, обдав Джордино целым облаком удушающих ароматов, в котором угадывался и гнилой лук, и чеснок, и лимбургский сыр.
Сомкнув и быстро открыв оба глаза в попытке избавиться от наваждения, он посмотрел поверх длинной морды и наткнулся на шоколадного цвета глаза под длинными ресницами. Верблюд удивленно оглядел Джордино, после чего издал короткий рев и только затем, отойдя в сторонку, принялся увлеченно жевать выступавший из песка кусок войлока.
Напрягая последние силы, Джордино приподнялся, сел и только тогда понял — сиропом во сне показался ему нагретый солнцем песок. Занесенный в небольшую расщелину бушевавшей всю ночь песчаной бурей, он покрывал землю плотным слоем почти в фут толщиной. Медленно вытянув ослабевшие руки из песчаного болота, Джордино принялся расталкивать лежавшую рядом фигуру Питта, обмотанную войлоком и засыпанную песком. Затем он смахнул несколько пригоршней песка вперемешку с коричневым кварцем с его лица и рук. Войлок зашевелился, потом появились руки и сбросили его, обнажив осунувшееся, измученное лицо. Сильно загоревшее, с опухшими потрескавшимися губами, но на котором все тем же живым огнем горели запавшие зеленые глаза. Увидев друга, Питт слабо улыбнулся.
— Еще один день в раю, — прохрипел он обожженным ртом, оглядевшись и узнав расщелину. Песчаная буря закончилась, оставив им чистое небо, яркое солнце и одеяло из песка.