А вскоре их след перешел парень из Замковой деревни, которому Спрут дал позволение ставить в лесу капканы и который за эту милость носил в замок дичь.
Добравшись до замка и пройдя по подъемному мосту, он озабоченно спросил часового:
— Слышь, дядя, от вас никто не уходил… в сапогах, с посохом? И недавно, следы свежие…
— Ну, как же! Бабка Гульда убралась, ведьма старая.
— Одна?
— Да ты что? Нет, конечно, как же ей одной-то? Ей же король прислал десяток дворцовых гвардейцев для сопровождения!
— Я с тобой, дядя, не шуточки шучу! Куда она ушла — не сказала?
— Вроде к вам собиралась, в Замковую…
— Храни Безликие… — В голосе молодого зверолова звучал уже откровенный страх. — Да нет же, она в другую сторону шла…
— А чего бы ей в деревню не зайти? — удивился часовой.
— Она-то ладно, чтоб ей в болоте утонуть… А вот рядышком с нею бредет неведомая тварь. Вроде бы двуногая, но следы никак не человеческие, сроду я таких не видал!..
Вечером на кухне Замка Трех Ручьев слуги болтали не только о высокородном госте. А вскоре по всему побережью Тагизарны разошлась новая страшная сказка о бабке Гульде, нищенке-ведьме…
* * *
Метель осталась далеко позади, а здесь и снег-то почти не шел. Следы Айки были хорошо видны. К Безымянке бежит, дура. Одна бежит, тот бродяга рядом пока не наследил. Наверное, заранее договорились, где встретятся.
Вот курица безголовая! Такого жениха упустила… первый парень в Топорах! Впрочем, отец с дедом тоже глупее троллей. Да в деревне за Хиторша любая девица замуж не то что пойдет, а бегом побежит. И всю дорогу до жертвенника будет песни распевать от счастья. С приданым можно было бы взять невесту. А то и в Джангаше найти богатую. Так нет же, вздумалось им посватать хорошую, чтоб не пропал наследник.
Вот она, хорошая-то… крутанула подолом и ускакала за полюбовником! Ничего, ничего. Хиторш догонит паршивку и такого полюбовника ей покажет, что в Топорах ее вопли будет слышно…
Эй, а сейчас-то что слышно? Никак, поет кто-то? На два голоса…
Хиторш струсил. Неужели лесовики решили над ним зло подшутить? Или болотным духам не спится подо льдом?
Нет. Голоса знакомые. И пьяные.
Это же топоровские парни, Теруз и Ошнер. Подвыпившие, веселые. Сейчас примутся расспрашивать, каким ветром Хиторша сюда занесло.
Надо ли позориться, рассказывать этим дурням, что гонишься за удравшей невестой?
И тут же мысль — злобная, яркая и насквозь верная.
Не просто рассказать! Взять олухов с собою!
Если он догонит Айки, отлупит от всей своей горячей души и уложит ее прямо на берегу, отец и дед браниться не станут. Поучил невесту — на пользу ей пойдет.
Но если учить дуру будут втроем, постылой свадьбы не будет. Почему Хиторш должен брать в жены девку, которая уже побывала под Ошнером и Терузом? Про Дождика-бродягу и речи нет…
И даже папаша Айки за дочку не заступится. Просватанная девчонка от жениха удрала, жених рассердился — какой мужчина этого не поймет?
А парни уже рядом. Морды красные, довольные. Обрадовались встрече. Рассказывают наперебой, как в Замковой деревне загуляли: у сестры Ошнера родилась дочка. Гуляли! А как домой собрались, так и пошли их лесовики водить кругами. Вот не знают, успеют ли до дома засветло — или лучше к пасечнику на ночлег попроситься?
Хиторш почти не слушал пьяную болтовню. Под горло, под сердце, в низ живота подкатывало знакомое ощущение: вот сейчас Хиторш покажет, кто здесь хозяин! Он колдун, а прочие — мразь… рабы, его рабы! Что Хиторш велит, то и сделают. Уж до того это сладко — ну словно избить того, кто сдачи дать не может. Или девку силой взять.
Девку… Айки, да… скорее, пока не ушла далеко!
И Хиторш заговорил — тяжелыми, как валуны, короткими фразами. Про бесстыжую Айки. Про чужого бродягу, который в медяк не ценит топоровских парней… ага, застыл взгляд у этих слизней, теперь с ними что угодно можно делать. Снова про бесстыжую Айки: раз перед чужими парнями подол задирает, так свои-то и сами ей его задерут. Надо сучку наказать, чтоб от деревенских парней нос не воротила…
Голос Хиторша оборвался. Ему хотелось рычать, как вожаку волчьей стаи. Вот оно, слаще всего на свете… Что Айки? Айки — тьфу! А вот это подчинение… люди душу выворачивают грязной, поганой изнанкой наружу — бери мою душонку, Хиторш, делай с нею что хочешь!
Айки никуда не денется. Но эти два болвана даже не поняли, что Хиторш их самих только что поимел!
Вот Дождик — этот да-а… этот щенок не давал собой командовать. Поймать бы его да измолотить, чтоб мякина во все стороны летела… чтоб калекой на всю жизнь остался… чтоб пластом лежал и двинуться не мог, глядя, как его подружку растянут на берегу…
— Чур, парни, моя очередь первая! А теперь — вперед, пока эта тварь не сбежала!
* * *
Маринге и Челивису повезло во всем, кроме главного.
Они удачно спустились со скалы, похожей на лису. Удачно вернулись к Приюту Филина — метель только начала буянить. Удачей было и то, что буря не загнала в пещеру еще какого-нибудь хищника, готового отстаивать новообретенное логово.
Дружно вытащили из пещеры тушу твари. Дружно наломали сухих веток для костра — а это не так уж просто, когда снег бьет в лицо. Дружно развели костер у дальней стены, где не тянуло сквозняком от входа до «оконца». Положили на два валуна еловые лапы и удобно на них уселись.
Челивис поправил в костерке ветки и отстегнул с пояса фляжку с вином. Маринга, отвернувшись, достала спрятанную на груди лепешку в чистой тряпице. И оба приготовились с толком, с чувством, со вкусом переживать свое горькое разочарование.
Но почему-то не получилось всласть поогорчаться.
Так уютно было у маленького костерка… так приятно было вытянуть к огню усталые ноги… А когда ручка, вынырнувшая из красной рукавички, нашла руку, сбросившую кожаную перчатку, оба кладоискателя и вовсе почувствовали, что неудача не отправит их на погребальный костер.
— Когда ты собираешься вернуться в Джангаш? — спросила Маринга, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал небрежно.
— Увы, не вернусь. Поеду вверх по реке, до Шаугоса — и дальше, в Грайан.
— Но почему? — выдохнула девушка. Даже на Лисьем Ошейнике, когда она поняла, что тайна сокровища троллей навек утрачена, у нее не было таких несчастных глаз.
«Эх, — решился Челивис, — откровенничать так откровенничать!»
И поведал о том, как прогневал Клешню и был послан на поиски сокровища, чтобы выкупить свою жизнь. Рассказать про «слоеную» коробку язык не повернулся, но все же игрок упомянул вскользь, что с проигрышем Дабунша не все было чисто. Впрочем, Маринга пропустила этот намек мимо ушей, слушала сочувственно.