— Это древний язык, — снизошел до объяснения отец, — он неизменен для каждого воина. Женщинам запрещено говорить на древнем.
— А дышать женщинам можно? — не сдержалась я.
Мне не ответили, так как отче собирался еще что-то выдать толпе, собравшейся у подножия холма. Я, памятуя о требовании отче быть скромной и покорной, также собиралась пообщаться с народом.
Порыв ветра — и я попросту перестала удерживать края парео, отпуская его в свободный полет… А затем тряхнула волосами, встала ровнее, вскинула подбородок и с усмешкой взглянула на отца, — устраивать шоу я умела, выглядеть эффектно также, а еще точно знала, как шикарно черный корабль, находящийся позади, оттеняет мою затянутую в алое платье фигуру.
— Киран! — с шипением выдал отец.
Грациозный поворот головы — и, глядя в родственные очи, я спокойно, нагло и совершенно бесстрашно произнесла:
— Покорных дочерей ищи себе в другом месте, отче! И реализовывать свои планы за счет меня — очень глупая затея. И советую прямо сейчас меня домой отправить, а то хуже будет, папочка! Просто поверь мне на слово!
Мы могли все это закончить здесь и сейчас, но хассар Айгора совершил самую страшную ошибку в своей жизни — он не принял меня всерьез. Взбесился настолько, что едва не утратил самоконтроль, но все же не принял меня всерьез.
— Дочь будет наказана, — прозвучало тихое. — Жестоко наказана.
Вскинула подбородок еще выше, повернулась к толпе, а дальше… шоу!
— Воины, я вас приветствую! — Мой звонкий голос разнесся над всей толпой. — Привет, красавчики! Какие вы все… сильные, могучие, — воины внимали молча, потрясенно глядя то на меня, то на папандра, — а уж какие вы… сексуальные!
Изгиб в стиле «стрип пластики» был завершающим аккордом моего выступления. Папандр взбесился, рванул ко мне, и я была схвачена. Причем, не особо заботясь о моем самочувствии, папандр сжал больно.
— Дрянь, — прошипели у меня над ухом.
— Я буду скучать! — орала я, пока меня утаскивали с глаз подальше. — Мальчики, вы лучшие! Вы секси! Вы все такие миленькие пупсики! Я хочу вас! Всех!
После этого папандр изменил захват и попросту закрыл мне рот. Умно, ничего не скажешь, и я была вынуждена прекратить позорить собственного отца, а жаль. И он больше не отпускал меня. Так, удерживая, взошел на летную платформу, и мы взмыли над площадью, над потрясенно безмолвствующими воинами, над городом, который был так не похож на строения из стали и стекла, что составляли девяносто девять процентов зданий на родной Гаэре.
Но я едва ли смотрела на город, я прикладывала все возможные усилия, чтобы не расплакаться. Потому что мне было жутко от его «дочь будет наказана».
Наш путь занял несколько минут, не более. И вскоре впереди показался дворец. Красивый, белый, непривычный в архитектурном стиле, окруженный деревьями, которые дубы напоминали.
При нашем приближении открылись огромные ворота, наверное, метров сорок в высоту, не меньше, впрочем, стены были им под стать, и отче, вместо того чтобы промчаться над стенами, снизился, и аппарат пролетел через ворота.
Едва мы приземлились, послышался неясный гул. Отец напрягся, его рука, придерживающая меня за талию, сжала сильнее.
— Что-то не так? — решила я поинтересоваться, так как мой рот, наконец, освободили.
— Наглость следует ограничивать! — Отец продолжал меня удерживать.
Я все еще пыталась понять смысл фразы, как увидела нечто — с неба к нам спускалось около двадцати странных птиц. Гул нарастал, и чем ближе подлетали эти существа, тем яснее становилось — механизмы. Странные летательные аппараты, где наездник перемещался стоя, а от летательной платформы, словно хребет ящера, поднимался пульт управления. Но это стало понятно, лишь когда они прилетели, а так, если смотреть сверху, — гибрид черной птицы и черного же ящера. Платформа, на которой папаша меня приволок, попроще выглядела.
Отец, хмурый и злой, отпустил меня, сошел с платформы и больше на меня даже не смотрел. Теперь все его внимание было приковано к появившимся воинам. Я все не понимала его настороженного к прилетевшим отношения, но, стоило платформам приземлиться, как поняла — эти тар-эн совсем другие. Нет, тоже здоровые, тоже смуглые, но эти до черноты почти и волосы их, хоть и черные, но какие-то иные, тоньше, что ли. А еще у этих, прилетевших, более коренастое телосложение, хотя в росте папандровым бугаям не уступали, и строение лица также другое, так что сразу становилось ясно — это другая нация. Или род. Я еще не разобралась, как у них тут принято обзываться.
Первым на каменный двор спрыгнул коренастый воин в жилетке и брюках, как у всех. На груди его висел золотой медальон, изображающий голову какой-то хищной птицы, волосы достигали середины спины, а в ухе сверкала серьга. И чем-то этот воитель мне отца напоминал. Присмотрелась и поняла, чем — скоростью движений.
— Нрого! — величественно и в то же время враждебно произнес отец.
Я так и застыла. Крепкий, мускулистый, загорелый и быстрый воин менее всего был похож на «старикана».
— Агарн! — в свою очередь произнес воин с серьгой, который, как я понимаю, имеет на меня какие-то права.
Судя по всему, он тоже это понимал. Потому как взгляд черных раскосых глаз сейчас был направлен исключительно на меня. Только на меня. Конкретно на меня! У меня было такое ощущение, что он сейчас раздевал меня глазами, и я с трудом удержала желание прикрыться руками. А еще я поняла, что взгляды того же Дьяра — просто пыль по сравнению вот с этим демонстративным пожиранием меня глазами.
— Киран, — после недолгого молчания произнес Нрого, — Киран — дочь Киары… почти копия.
Он знаком с моей мамой?
— Киран… — вновь повторил воин и в следующее мгновение вдруг оказался на расстоянии шага от меня. Как он преодолел те как минимум двадцать шагов, что нас разделяли, я понятия не имела. Но вот Нрого стоит так близко, что можно его коснуться, едва протянув руку, и продолжает разглядывать меня так, словно платья тут не было. И взгляд его изучал снизу — ноги… голени… бедра… интимное место, причем его так долго, что появилось желание прикрыть руками, потом изгиб тела, талию, грудь… опять-таки слишком долго. Плечи, шею, губы… губы долго, чуть сжав собственные, и только после он взглянул в глаза. Усмехнулся и произнес:
— Строптивая. Как пантера. Укрощение пантеры — изысканное удовольствие.
И на его роже мелькнула нехорошая такая ухмылка. В следующую секунду я поняла — маньяк!
А потом Нрого сказал:
— Я хочу ее.
Как будто в этом тут хоть у кого-то оставались сомнения! Я уже точно не сомневалась, но страшно стало, даже отступила на шаг. Нрого отреагировал еще более кривой усмешкой.
— Я требую ночь! — продолжил урод.