— Я живу и правлю по закону, освященному веками. Великий император Юстиниан, подаривший народу ромеев свой кодекс, говорил, что, если государь не чтит Закон, государя не будет чтить и последний из его подданных.
— Государь и есть Закон, — покачал головой Тамерлан. — И если он поступает с оглядкой на то, что будет угодно какому-то водоносу или пастуху, то император ли является властителем этой черни или же чернь правит императором? — закончив фразу, Повелитель Счастливых Созвездий повернулся и направился к выходу из ложи. — Подумай над этим, Мануил, — не оглядываясь, бросил он. — Подумай, пока на челе твоем венец кесарей и рука еще отягощена державой.
Хасан Галаади поклонился василевсу и вышел вслед за Тимуром. На какой-то миг взгляды императора и дервиша встретились, но они постарались тут же отвести глаза, чтоб, не приведи Бог, кто-либо не заподозрил их в сговоре.
Тамерлан, насупившись, шел между рядами вышколенных аскеров, охранявших вход в ипподром и весь путь от него к воротам. Хасан Галаади неслышно ступал чуть поодаль Великого амира, зная, что Повелитель Счастливых Созвездий ничего никогда не упускает из виду, когда понадобится, он непременно призовет не в меру разумного дервиша пред свои грозные, но ясные очи. Тимур, несмотря на хромоту, шел быстро, думая о чем-то, известном лишь ему и Аллаху. Не доходя совсем немного до ворот, он остановился и обернулся к своему наперснику.
— Скажи, многомудрый Хасан Галаади, кто изрек об этом городе: «Благословен будет повелитель, и благословенно будет войско, которое овладеет Константинополем: рай Господень откроется им».
— Ходжа Ильхан ибн Умар, именуемый также Ходжа Атлы. Что означает «наездник-ходжа».
— Ходжа-наездник, — повторил Великий амир. — Вот прекрасный образец истинно верующего, для которого слово обращается в деяние, а не деяние рассыпается в слова.
— Ходжа Атлы был восхищен красотой города и мудростью народа его. Но это было две с половиной сотни лет тому назад. Вскоре после смерти блаженного Ильхана ибн Умара, мир праху его, войско рыцарей-франков ворвалось в город, разграбило столицу ромеев, истребило тысячи несчастных и даже посадило на трон непотребную женщину, опьяненную вином. Но открыло ли злодеяние сие путь в рай грязным нечестивцам?
— Ты сравниваешь меня с ними? — Тамерлан резко повернулся.
— Нет, владыка правоверных, это ты сравниваешь себя с ними.
Тимур усмехнулся. Ему положительно нравилась спокойная храбрость благочестивого дервиша.
— Тот, кого охраняет Аллах, да не устрашится льва в пустыне, — насмешливо глядя на собеседника, проговорил грозный завоеватель. — Ты бесстрашен, маленький дервиш, как всегда бесстрашен. Так и подобает всякому правоверному. Но, коль ты не страшишься ничего, скажи мне, что думаешь о сегодняшней казни? Прав я или нет?
— Когда я был совсем мальчиком, мы с учителем отправились через пролив из земель Трансиордании в земли, где некогда правили фараоны, дабы там приобщиться к мудрости и познаниям жрецов тамошних храмов. Неподалеку от святилища Береники, — Хасан чуть заметно повысил голос, — буря напала на корабль, превратив морскую гладь в тысячу разверстых пастей. Ветер сломал мачту, она упала, убив некоего купца. Когда мы пристали к берегу, слуги несчастного сокрушались, что их хозяин погиб, не успев понять, от чего умирает. И когда Мункар и Накир [25] призовут его на суд, ему нечего будет поведать им. Тогда мой учитель подошел к ним и сказал: «О чем плачете вы, о глупцы? Этот человек так и не понял, для чего живет, стоит ли сокрушаться, что он не понял, как умер?»
— Что ты хочешь сказать мне своим витийством? — вновь нахмурился Тимур.
— О величайший из великих! В этом рассказе нет витиеватых иносказаний. Если те, кому нынче отрубили голову, знали, зачем жили, то понимали, на что идут. И ты лишь помог им. И лишенные головы, они гордо предстанут перед Аллахом. Если же не осознавали они сути жизни своей, что проку в их смертях? Проклятия замрут на устах, когда меч коснется шеи, но Господь слышит и эти слова.
Великий амир минуту в полном молчании разглядывал Хасана Галаади. Губы правителя сжались, и узлы желваков перекатывались на скулах, обтянутых морщинистой кожей.
— Ступай прочь, Хасан эфенди, — наконец сказал он. — Я призову тебя позже.
Тамерлан повернулся и в одиночестве зашагал между рядами воинов с обнаженными мечами. У ворот лагеря его встречал даруге. [26]
— О владыка правоверных! — начал он.
— Салам алейкум.
— Алейкум ас-салам, — касаясь правой щекой щеки Великого амира, ответил страж лагеря.
— Скажи, видел ли ты нынче черного лохматого пса у моего шатра?
— Ни черного, ни белого, ни какого-либо иного, мой господин.
— Ни черного, ни белого, — повторил Тимур и, отстранив военачальника, прошествовал в свое походное жилище. Едва он остался один, как в приоткрытый полог, хлопая крыльями, ворвался черный, будто оживший ком печной сажи, ворон.
— Ты здесь? — глядя на него, неуверенно, точно не желая полагаться на остроту своих глаз, спросил Тамерлан.
Ворон склонил голову набок и громко, протяжно каркнул.
— Значит, беда?
Ворон развел крылья и трижды звонко щелкнул клювом.
* * *
Герцог перестал метаться по залу, резко остановился и, в упор глядя на Камдила, произнес:
— Я видел хвост. Огромный змеиный хвост. Она схватила им этого, странного, и размахивала бедолагой в воздухе, точно младенец погремушкой!
— Да, ваша светлость. Ну шо такого, ну, не сдержалась барышня, ну, проявила себя, так сказать, с другой стороны, подумаешь, эка невидаль. Сказано же: проявил себя — закрепи.
— Это потому, что суббота, — сочувственно глядя на Жана Бесстрашного, пояснил Вальдар.
— Я не могу допустить, чтоб в моем герцогстве по субботам размахивали хвостами все, кому не лень. В конце концов, церковь против… не правда ли, ваше высокопреосвященство?
Балтасар Косса, наслаждавшийся изысканным букетом хваленого бургундского вина, чуть было не поперхнулся от неожиданного вопроса:
— Нигде в Священном Писании, ни у апостолов, ни у отцов церкви не сказано, что надлежит делать по субботам, имея хвост. В свою очередь, размахивать им, не имея оного, предосудительно, ибо сие нарушает замысел Божий.
Храбрейший из европейских рыцарей озадаченно уставился на папского нунция.
— Впрочем, если вашей светлости Угодно, — развивал свою мысль пират в алой сутане, — мы вместе с высокопреосвященнейшим братом моим во Христе, Теофилом, можем устроить в Дижоне отменнейший теологический диспут на эту тему.