Трэйвер посмотрел на меня, а потом взглянул на часы. Нервы Брима взвинчены до предела, и ему нужны наводящие вопросы.
— Почему вы были в магазине сегодня вечером?
Брим сделал глубокий вдох и, казалось, сконцентрировался.
— Отправляли цветы. Заключили контракт с дизайнером, оформляющим одну из платформ для парада. Это невероятный успех для нас.
Прекрасно, подумала я, мысленно представив заголовки: «Мать девушки, сорвавшей выборы Королевы Парада роз, расследует убийство в цветочном магазине». Могу себе представить, какие статейки под этими заголовками состряпают придурки, помешанные на теории заговора.
— Цветы в подсобке предназначены для украшения платформы? — спросил Трэйвер.
Брим кивнул.
— Большая часть из мексиканских оранжерей. Их доставляют в рефрижераторах. Время в нашем деле — решающий фактор.
— Для какой именно платформы предназначались эти цветы?
— Платформа Сан-Марино, «Дух разнообразия».
Отличные новости для устроителей Парада роз. Дух разнообразия привел к убийству. На мгновение в моей голове промелькнула совершенно дикая мысль, что преступление совершено на почве странной ненависти к флористам.
— Сколько наличных в магазине? — спросила я.
— Несколько тысяч долларов. Цветы должны были приехать сегодня, а некоторые наши поставщики предпочитают расчет наличкой.
— Вы узнали стрелявшего?
Брим покачал головой.
— Он был в маске.
— В какой?
— Бордовая такая, как лыжники надевают…
— Вы отдали ему деньги?
Он энергично закивал.
— Да, да, все… и тут Дэниел попытался убежать в подсобку.
— А зачем он побежал? Нападавший что-то сказал? Он сказал, что убьет вас обоих?
— Нет, мне кажется, Дэниел просто запаниковал. Я замер на месте, а… Он пошел за Дэниелом, и я спрятался под витриной.
Брим замолчал, и по его лицу как румянец разлилась печаль.
— А потом я услышал выстрел, — прошептал он.
— Я знаю, это трудно, но сейчас необходимо припомнить все детали, — сказала я как можно более чутким тоном.
Брим кивнул, пытаясь взять себя в руки.
— Как звучал его голос…
— Дэниел говорил тихо… — Он осекся. — Вы имеете в виду убийцу?
Я кивнула.
— Да. Был ли у него акцент? Что-то особенное?
— Он был монотонный.
— В одной тональности? Как музыка?
Брим покачал головой.
— Нет, индифферентный, будто ему наплевать на происходящее, и ничего не значит убить кого-то. — Его взгляд снова стал мутным.
— Камера в подсобке работала?
По-видимому, Брим забыл о ее существовании и только сейчас понял, что убийство записано на пленку.
— О Господи… да.
— А почему вы не установили камеру в торговом зале, где стоит кассовый аппарат? — спросил Трэйвер.
— Мы как раз этим занимались. Просто в подсобку уже несколько раз проникали воры. Поэтому мы решили первую камеру установить там.
— А кто мог знать о том, что у вас столько наличных в магазине?
— У нас работают неполный рабочий день еще двое сотрудников, и сейчас мы наняли одного временного.
— Нам нужны будут их адреса.
Брим с грустью кивнул.
— Но я не думаю, что кто-то из них причастен.
Я окинула взглядом офис. Доллар в рамочке, золотая табличка Ассоциации флористов США, свидетельство о членстве в торговой палате, фото двух партнеров вместе с женами на причале в Мексике рядом с огромной рыбой-парусник, свисающей с веревки. Счастливый защищенный мирок, который только что раскололся на части так, как роза, увядая, теряет лепестки.
— Почему входная дверь не была заперта?
Брим с удивлением посмотрел на нас.
— Не понимаю.
— Следов взлома нет, значит, дверь либо была открыта, либо преступника впустили, открыв дверь изнутри.
— Я был в подсобке. Я думал, она заперта.
Я вышла на улицу, оставив Трэйвера закончить допрос свидетеля. Температура резко упала, и я видела, как дыхание полицейских струйками тает в ночи. Бриз, дующий с океана, очистил улицу от запаха копченого чили. Высокие кипарисы покачивались на ветру, словно герои немого кино. Мимо меня к месту преступления прошел один из судмедэкспертов, и я отметила еле ощутимый аромат ментола, которым медики обычно пытаются перебить запах смерти, если тело уже полежало какое-то время. Я подошла к желтой ленте и мысленно проиграла ситуацию исходя из известных фактов. Убийство, как правило, — это очень просто. Как в детской головоломке — необходимо лишь правильно соединить точки, и получишь целостную картинку. Умники, если они решаются на убийство, обычно допускают в процессе массу промахов. Преступление похоже на канву с заранее нанесенным рисунком, вам остается только раскрашивать фрагменты в соответствии с номерами. Раньше меня это и удивляло.
Но сейчас мне захотелось перенестись с места преступления и оказаться на краешке дочкиной кровати, произнести то, что я хотела сказать в машине, но не смогла.
Когда я высадила ее у дома, Лэйси вылезла из машины, а потом повернулась и поинтересовалась:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
Я какое-то время сидела молча. В голове вертелась тысяча вопросов, но я не задала ни одного.
— Позже. — И всё, всего одно слово.
Лэйси сделала глубокий вдох, а потом покачала головой:
— Превосходно.
Я открыла было рот, чтобы ответить, но не смогла выдавить ни звука.
— Ты всегда говоришь «позже», но это «позже» никогда не наступает. — Лэйси повернулась и зашла в дом, а я так и сидела молча.
Сердце начало бешено колотиться в груди, мне стало трудно дышать. Мысли неслись на бешеной скорости, метались между сомнениями и вопросами. Почему я ей ничего не сказала? Что плохого, если бы я призналась, что я никудышная мать? Мне хотелось напиться, хотелось сигарету, хотелось поплакать. Я почувствовала, как в уголке глаза образовывается слезинка.
Вышел Трэйвер с видеокассетой в руках и направился ко мне. Я отвернулась, посмотрела на горы и смахнула слезу рукавом.
— Посмотрим сегодня?
Я кивнула и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь прийти в норму.
— Ты в порядке?
Я сглотнула комок, пытаясь смочить пересохшее горло.
— Ага.
Дэйв кивнул и вздохнул. По его лицу я видела, что он думает о том, что не успел прокрасться в детскую и поцеловать дочек на ночь. Ему нравилось быть отцом, каждую минуту, несмотря на усталость. Уверена, в глубине души Дэйв убежден: если в ближайшие двадцать лет что-то в жизни близняшек пойдет не так, они обнаружат истоки своих несчастий именно в том вечере, когда папа не поцеловал их спящие лобики.