— Они его изменили, и твоя музыка не подходит?
— Что-то вроде этого… Там должны были быть несколько довольно смелых сцен, и потом… Мне кажется, они будут чересчур крутые.
Летисия от души рассмеялась:
— Только с тобой такое случается. Ты хочешь сказать, что пишешь музыку к низкопробным фильмам?
— Сам еще толком не знаю. Очень возможно… но я тут ни при чем!
— Подожди! Это надо отметить! — воскликнула Летисия, тут же подозвала официанта и заказала два бокала шампанского.
Прежде чем чокнуться с другом, она склонилась к его уху:
— Ты знаешь, что заслуживаешь большего, чем это. Но ты доставишь мне удовольствие, если сразу же снова возьмешься за работу!
Ее подбадривающие слова вызвали у Пьера улыбку, он залпом выпил шампанское. Когда он ставил бокал на стол, кто-то позвал:
— Летисия!
Паскаль де Лиссак в костюме с галстуком и с небольшим кожаным портфелем в руке подошел к ним. Летисия представила мужчин друг другу.
— Пьер, познакомься, это Паскаль де Лиссак. Паскаль, а это Пьер Фаран, мой друг-композитор.
Паскаль подумал, что Пьер — довольно странный приятель для Летисии, и мысленно спросил себя, каковы их отношения. Пьер счел, что Паскаль — типичный представитель истеблишмента, а эту касту он презирал, и подумал, не грозит ли такое знакомство тем, что Летисия обуржуазится. Инстинктивная ревность зародилась в душе как одного, так и другого, и хотя природа ее была разная, под внешним глянцем принятых в обществе приличий явно проступила взаимная неприязнь.
— Пьер рассказывал мне о своей последней работе. А что вас, Паскаль, привело на левый берег Сены? Значит, вам случается покидать свой кабинет на улице Валуа?
— Да, и очень часто! Я возвращаюсь с вернисажа, который мы финансировали, это в музее Клюни. [21] Средневековые статуи, уцелевшие в войне между сербами и хорватами… Их спас и вывез из Сараева на министерском самолете вместе со своим багажом один французский интеллектуал. Босния требует от нас их возврата…
— О, прекрасно! — ухмыльнулся Пьер, с комичным видом качая головой. — Вам платят за то, чтобы вы пошли туда, или вам приходится раскошелиться, чтобы доставить себе удовольствие?
— Пьер!
— Подождите, Летисия… — с улыбкой сказал Паскаль. — Ваш друг не так уж не прав. Если бы у меня были средства…
— И… там уже все закончилось? — спросила Летисия, меняя тему разговора.
— Наконец-то, почти. Официальная часть с выступлениями закончена, и как раз сейчас приступили к коктейлю, но на коктейли я никогда не остаюсь.
— Вот как? — удивился Пьер. — А я думал, что делают наоборот: смываются с обсуждения, чтобы вдоволь полакомиться пирожными.
— Да, действительно, это распространенная практика, но я поступаю как раз наоборот… Летисия, вы не хотите в четверг составить мне компанию в Бобур? [22] Мы отмечаем уж не знаю какой день рождения Булеза. [23]
— Булеза! — возмущенно воскликнул Пьер. — Летисия, ты не пойдешь туда!
— Почему же? — спросила Летисия, побаиваясь, как бы Пьер не перешел границ.
— Но послушай, Летисия, Булез — музыкальный функционер, символ государственного искусства! Булез, после которого Люлли, [24] Гайдн и Бах просто амбициозные любители.
— Остановись, Пьер! Уж не хочешь ли ты сказать мне, что композитор, создавший «Молоток без мастера», «Лицо свадьбы» и «Ответ», ничего не внес в современную музыку? Каким несправедливым ты иногда можешь быть!.. Мы посмотрим относительно Булеза, Паскаль. Я должна уточнить, буду ли свободна. Но сейчас мне в любом случае пора возвращаться.
— Хотите, я вас провожу? Моя машина в двух шагах.
— А это не слишком задержит вас?
— О нет! Он…
Суровый взгляд Летисии заставил Пьера оборвать себя на полуслове. Она помягчела, увидев огорчение на лице друга, расцеловала его в обе щеки и ушла с Паскалем.
Машина Паскаля была припаркована на улице Бозар. Он открыл перед Летисией дверцу. Когда она садилась в машину, ее юбка слишком высоко задралась. Она с удивлением заметила смущение Паскаля.
Лондон, 14 июня 1764 года
Город выглядел как сплошная строительная площадка. В начале века муниципальные власти обеспокоились видом ветхих домов, стоячей воды на улицах, полной антисанитарией. Были приняты меры, чтобы оздоровить город, реконструировать его, придать ему своеобразие, которого он не должен был больше терять. Лондон расширял свои границы каждый день на север и на восток. Спекулянты с энтузиазмом способствовали разрастанию городской территории, целые кварталы перестали быть пригородами: Мэрилебон-роуд, Сент-Джорджес-филдс, Юстон-роуд, Пентовилл-роуд…
В то же самое время быстро росло и население, и не из-за рождаемости, а из-за притока крестьян. Притянутые жизнью, как им казалось, более легкой, чем в деревне, они вливались в столицу. Уличные торговцы, носильщики, поденщики на всевозможные работы размножались как на дрожжах. Стремительное развитие торговли и промышленности с лихвой обеспечивало потребности растущего города. Цены на продукты падали, и, в общем, работы хватало всем.
Винокуренные заводы процветали. Торговля алкоголем была создана фермерами в то время, когда цена на зерно стала очень низкой. Торговля позволила сосредоточить огромные богатства, которые тем не менее старались не афишировать из-за пуританских предписаний англиканской религии. «Бренди-шопы» множились в бедных кварталах: потребление алкоголя возросло, преступность тоже.
Вот в этот так изменившийся город два месяца назад приехали Леопольд Моцарт, его жена Анна Мария и двое их детей — Марианна, которую все звали Наннерль, и Вольфганг. Леопольд предпринял длительное турне по Европе, чтобы все могли убедиться в гениальности Вольфганга, которому в ту пору едва минуло восемь лет, и, главное, получить вознаграждение по его заслугам. В тот день, уже в третий раз по приезде из Зальцбурга, семья отправилась в Сент-Джеймсский дворец, резиденцию короля Георга III и королевы Шарлотты. Их пригласили участвовать в одном из музыкальных вечеров, которые регулярно устраивали монаршие супруги.
— Нам не следовало нанимать эту коляску, — ворчал Леопольд, — она нам станет в пятьдесят пенсов, а нельзя сказать, что наши хозяева до сих пор проявляли особенную щедрость.