Однако все оказалось не так просто. Выяснилось, что у Чезаре были свои планы на девчонку… Разумеется, он не сказал Содерини ни слова о них, но епископ все равно понял, почувствовал это.
— Вы хоть раз видели ее, эту женщину? — спросил он у Леонардо.
Тот отрицательно покачал головой.
— Но она здесь, в замке? — настаивал Содерини.
— Я не знаю. В замке есть женщина, которую скрывают от всех. Кто она, мне не известно.
Беседа прервалась. Уставший епископ отправился и спать. Перед сном он пожелал сказать несколько слов Макиавелли с глазу на глаз. Секретарю это показалось верхом грубости. Он никак не мог понять, почему епископ так настроен в отношении мессере Леонардо.
* * *
Плотно закрыв дверь в комнате Андре, Содерини шепотом спросил у Макиавелли:
— Он ничего не сказал тебе, где они ее держат?
— Нет, — озадаченно ответил секретарь.
Епископ быстро зашептал:
— Когда я шел по коридору, то мельком увидел женщину. Ее несли на носилках. Впереди шел Джулиано. Лицо женщины было скрыто. Как только Медичи заметил меня, то тут же сразу заслонил свою спутницу. Мне показалось, он испугался. Скорее всего, она сейчас где-то в восточном крыле… Черт возьми, Никколо! Это невыносимо — быть так близко от нашего спасения! Мы должны что-то предпринять.
Макиавелли приподнял брови.
— Вы хотите попытаться ее украсть? — изумился он. — Что ж, на воротах еще полно свободных мест…
Секретарь отчетливо услышал, как заскрипели зубы епископа.
— Наше бессилие выводит меня из себя, — сказал Содерини, тяжело опускаясь в грубое деревянное кресло.
Макиавелли промолчал. Хоть Борджиа был их врагом, секретарь все равно им восхищался. Чезаре обладает реальной силой, которая растет день ото дня. Если он завоюет Тоскану, объединит ее с Романъей и землями папы, то у Италии появится шанс снова стать независимой… Секретарь мысленно пожелал победы герцогу Валентино, потому что она означала конец междоусобицам и вела к объединению страны.
— Остудите пыл, ваше благочестие, — сказал он. — Мы даже не знаем, кто та женщина, которую вы видели. Может быть, это она, а может, просто наложница Джулиано. Вы сделали все что могли. Добиться ссоры между Медичи и Борджиа — большая победа. Ваш брат будет доволен.
— Что ж… Пожалуй, ты прав, — медленно произнес Содерини, но в его голосе не было уверенности. — Ладно. Ступай. Я устал. Кстати… Тот красивый молодой человек, чью комнату мне отдали, ты не знаешь, где он сам будет спать?
— Полагаю, ему подыщут место в покоях его учителя, — тактично ответил секретарь.
— Не тесно вам там будет? — желчно буркнул епископ.
— Спокойно ночи, ваше благочестие, — Макиавелли поклонился и вышел.
* * *
Вернувшись в покои мессере Леонардо, Макиавели увидел, что инженер чрезвычайно внимательно глядит в зеркало, закрепленное у самого пололка под углом. Да Винчи молча показал на него секретарю.
Макиавелли взглянул и отпрянул назад в изумлении. Двор замка, погруженный в этот час в чернильную тьму, виднелся в зеркале будто в сумерках. Кроме того, фигуры людей во дворе замка казались гораздо ближе, чем они были на самом деле.
Секретарь увидел карету. Туда спешно сбрасывали пожитки. Тонкая и высокая фигура, похоже, принадлежала Джулиано Медичи. Коренастая и немного несуразная — Пьетро. Старший Медичи уже был на лошади. Младший торопливо усаживал кого-то в карету. Потом забрался в нее сам. Слуги и охрана старались не шуметь. Макиавелли удивился, что он не слышит стука копыт. Присмотрелся и заметил, что ноги лошадей чем-то обмотаны.
Еще несколько минут, и небольшой кортеж почти бесшумно покатил к воротам.
— Они бегут! Значит, это была она! — воскликнул секретарь. — Хотел бы я знать, куда они ее повезли… Простите, я должен покинуть вас.
Макиавелли бросился обратно в комнату епископа. К счастью, тот еще не успел уснуть. В изголовье кровати Салаино он нашел несколько книжек с весьма пикантными гравюрами.
— Простите, что беспокою вас, но Пьетро и Джулиано покидают крепость. Похоже, они делают это тайно.
Содерини вскочил.
— Быстро! Пошлите кого-нибудь на ваше усмотрение за ними следом! Мы должны знать, куда они направляются!
Охрана епископа скучала у лестницы на выходе из коридора, который вел в тупик, где размещались покои Леонардо.
— Гильермо! — шепотом позвал Макиавелли капитана охраны флорентийского посольства — неглупого малого, воспитанника доминиканцев. — Только что из крепости выехала карета Медичи. Отправляйся вслед за ней сейчас же! Ты должен выяснить, куда они едут! И по возможности узнать, что за женщина с ними. Вот тебе на расходы.
Секретарь отстегнул от пояса кошелек.
Капитан взял его, кивнул и бросился исполнять приказ.
Взбудораженный Макиавелли вернулся к да Винчи.
— Кстати, что это за волшебное зеркало у вас, мессере Леонардо? — спросил он, подходя к инженеру. — Чем больше я узнаю вас, тем больше понимаю, что вы действительно волшебник.
— Я пришел к выводу, что наши глаза воспринимают только свет, — сказал тот не без тихой обоснованной гордости, — свет можно собирать. Вот такими вогнутыми зеркалами. Они, кстати, и увеличивают изображение. Свет есть всегда. Даже ночью. Луна и звезды дают небольшое его количество. Я закрепил несколько зеркал во дворе таким образом, чтобы они собирали свет в направленные пучки и передавали друг другу. Мое зеркало последнее. Оно получает и отражает весь собранный свет. А я вижу, что делается внизу. Даже ночью.
Макиавелли ничего не понял и поглядел на Леонардо с почти суеверным ужасом.
* * *
На следующее утро епископ Франческо Содерини и Никколо Макиавелли двинулись в обратный путь.
Герцог позаботился, как сделать так, чтобы отчуждение между двумя флорентийцами нарастало от часа к часу. Он выписал охранную грамоту только Макиавелли, а про грамоту для Содерини будто бы забыл. Рано утром, еще до восхода солнца, Чезаре уехал по делам вместе со своим инженером да Винчи.
Каждый раз, когда послов останавливал очередной дозор, мессере Никколо показывал документ, подписанный самим герцогом. Епископ при этом недовольно кривился.
Макиавелли все ждал подходящего момента, чтобы спросить, о чем Содерини говорил с Чезаре, но возможности так и не представилось. Франческо был погружен в свои думы и выглядел очень мрачным.
Когда они добрались почти до самой границы, епископ наконец заговорил:
— Скажи, Никколо, что ты думаешь о мессере Леонардо? Вы, кажется, сдружились? Мне так показалось.