— Приветствую вас, мессере Буонаротти.
— Приветствую.
Неожиданно Микеланджело протянул да Винчи руку.
Макиавелли с удивлением наблюдал за их пожатием. Похоже, Микеланджело намеренно сдавил ладонь Леонардо с такой силой, на какую только были способны его длинные узловатые пальцы, привыкшие к молотку и долоту. Однако встретил неожиданное сопротивление.
— Учитель может согнуть подкову двумя пальцами, — жеманно шепнул на ухо секретарю Салаино, разряженный как райская птица по случаю праздника. — Остановите их, мессере Макиавелли, они друг другу кости поломают.
— Синьоры, я полагаю, довольно, — мягко сказал секретарь.
Микеланджело сверкнул черными глазами и резко отдернул руку. Потом прошел дальше, задев Леонардо плечом.
— Он довольно уродлив, оттого злобен, — сказал Салаино, посмотрел на свои ногти. — Я слышал, что лекарь, помогая его матери разрешиться от бремени, тянул его за голову. От этого у него один глаз так и остался ниже другого. И горб. Думаю, в этом причина его необыкновенной силы. Горбуны обычно наделены ею сверх меры. Впрочем, он вряд ли способен одолеть вас, учитель, в рукопашном бою или на шпагах. Сила без достаточной ловкости…
— Хватит, Андре, — мягко остановил его Леонардо. — Он великий художник. Не смей так говорить о нем.
Салаино кокетливо пожал плечами и приложил к носу розу.
— Пожалуй, мне пора, — да Винчи вздохнул.
— Уже?! — почти одновременно воскликнули Бельтраффио и Салаино. — А как же танцы?
— Вы оставайтесь, совсем не обязательно вам лишать себя веселья из-за меня, старика. Я быстро утомляюсь от таких блестящих собраний, — Леонардо взял Андре за плечи и усадил его обратно.
Макиавелли открыл рот, чтобы попросить да Винчи остаться, но тот жестом остановил его.
* * *
Когда Леонардо вышел из палаццо Веккьо, на улице накрапывал мелкий дождик. Надев берет и завернувшись в плащ, да Винчи отказался садиться на коня и направился в сторону дома пешком.
Неожиданно кто-то тронул его за рукав.
— Я тоже решил прогуляться. Там стало довольно душно, — сказал Макиавелли, нагнав инженера.
Они шли молча, пока не оказались перед Борджелло, где стояла другая статуя Давида — бронзовая. Та, которую его учитель, Андреа Верроккьо, некогда отлил с самого Леонардо.
В Борджелло заседал Совет десяти. Кроме того, там был главный артиллерийский склад Флоренции.
— Мы можем туда войти? — неожиданно спросил Леонардо у секретаря.
— Конечно, — обрадованно кивнул тот.
— Я хочу увидеть Давида Верроккьо, — кашлянув в кулак сказал да Винчи.
— С удовольствием.
Охрана пропустила секретаря и его спутника внутрь.
Поднявшись по строгой каменной лестнице, они прошли в зал посольств. Давид стоял посередине.
Легкие, плавные черты, улыбка, густые кудри. Изящная поза. Совсем юный мальчик, больше похожий на бога Гермеса. Между ним и огромным каменным изваянием Микеланджело не было ничего общего.
Да Винчи смотрел на себя самого, свою молодость, навек застывшую в бронзе. Потом достал из кармана небольшое зеркало, которым пользовался, чтобы незаметно наблюдать за интересными лицами и делать наброски с них. Взглянул на себя.
— Вы все еще прекрасны, мэтр да Винчи, — тихо сказал Макиавелли, угадав направление мыслей Леонардо. — По-другому, но прекрасны. Однажды очарование юности уступает благородству мужественности…
Да Винчи жестом остановил его:
— Не надо. Я хочу уйти.
Макиавелли послушно сделал несколько шагов к выходу.
— Простите меня, мессере Никколо, — остановил его Леонардо, — но мне сейчас не хочется никого видеть и разговаривать.
Секретарь остановился, с тревогой глядя на своего друга.
— Прощайте, — сухо сказал тот и быстро ушел.
— Витрувианский человек» — это что-то знакомое. Или я путаю? — спросил я у Дика, глядя в след удаляющимся студентам.
— Нет, не путаешь. Это знаменитый рисунок Леонардо, посвященный принципу пропорции. Там один человек вписан в круг, а другой — в квадрат.
— Распятого на кресте материи и колесованного духом… — повторил я слова долговязого преподавателя, столь тщетно, столь благородно и, видимо, столь же безрезультатно стучащегося в души своих студентов. — И что мы будем делать в этой трапезной?…
— Не знаю, — ответил Дик. — Но ты ведь здесь не был?
— Нет, не был. Когда я был студентом, мы тоже ездили в Италию. Но «Тайная Вечеря», если мне не изменяет память, была закрыта на реставрацию.
— Очень может быть, — кивнул головой Дик.
— И все же, Дик, как эта экскурсия прольет свет на причины случившегося?
— Ибици груэс, — ответил Дик.
— Что — ибици груэс? — разозлился я.
— В какой-то момент появятся журавли, — Дик пожал плечами.
— Здесь?!
— Это неизвестно. Но где-то же они должны появиться. Почему не здесь?
— Ну, Дик, знаешь… — раздраженно выпалил я. — Если так рассуждать, то можно вообще не двигаться с места и рассчитывать на то, что журавли все равно рано или поздно покажутся в небе. Но ведь это же глупо! Меня, может быть, уже Интерпол с собаками разыскивает…
— Тогда тебе тем более нужно быть здесь, — Дик улыбнулся.
— Почему?!
— Ну кто, скажи на милость, догадается искать тебя в монастыре Санта-Мария в Милане?
— Дик, ты все шутишь! А я серьезно! Нужно же что-то делать! Я устал от неопределенности. Ты подумай сам — я не сделал ничего предосудительного, а со мной стали обходиться так, словно я закоренелый преступник, совершивший тяжкое преступление! У меня сорвалась сделка, которая бы обеспечила меня на всю жизнь! Я даже не могу появиться в собственном офисе! Я как беглый каторжник! А ты шутишь и рассуждаешь так, словно бы ничего, ровным счетом ничего не случилось.
— О'кей! У тебя есть другие предложения? — Дик посмотрел на меня спокойно и сдержанно.
— Нет, — сказал я, чуть помедлив.
— И чего тогда? — улыбнулся Дик. — Я понимаю, что ты волнуешься. Но что я могу поделать? У тебя есть конверт со штампом Милана, и все. Мы добрались до Милана. Никакой другой информации у нас нет. Каким должен быть наш следующий шаг? Оказаться в месте, которое более всего связано с Леонардо, потому что именно его автографы на конверте, именно его портрет на марке. Может быть, конечно, я и предлагаю какую-то глупость. Но это та глупость, которой я располагаю. Если у тебя появится какая-нибудь «сумасшедшая мысль», я с удовольствием ее выслушаю, приму к сведению и буду действовать соответствующим образом. Но ведь ее нет…