Я машинально посмотрел в окно, потом на экран монитора, потом снова в окно. «Имя Бога»!
Нет, это просто смешно! Этого не может быть! Какая дурацкая цепь случайностей!
У меня началась смеховая истерика. Господи, да какой же у них рекламный бюджет?! Такое ощущение, что они не Рабина рекламируют, а Гарри Поттера! «Имя Бога»! «Имя Бога — Гарри Поттер!» — неплохой слоган, надо будет сделать им коммерческое предложение!
Я смеялся надрывно — глоткой, диафрагмой, гримасой лицевых мускулов. Но мне было не смешно, совсем не смешно. Смеялось мое тело, но мой дух застыл в ужасе. Меня пугали эти бесконечные совпадения, мысли, предчувствия. Они вызывали во мне дикий животный страх. Но я гнал, гнал его от себя.
«Это Бог избранных? Бог единиц? Бог тех, кто правит миром?!» — вспомнил я вопросы журналиста, и мне стало совсем дурно.
Для того чтобы я окончательно счел себя сумасшедшим, мне не хватало самой малости. Сейчас дверь отворится, войдет доктор философии Рабин собственной персоной, и тогда — все.
Дверь отворилась. Я вздрогнул. На пороге появилась Дана.
— Совсем забыла, вам посылка, — сказала она, протягивая мне желтый пакет.
Меня передернуло. Я принял посылку и положил ее перед собой.
— Спасибо, Дана. Можешь идти.
Дана странно посмотрела на меня, но ничего не сказала и вышла.
Большой конверт был оформлен с исключительным изяществом. Оберточная бумага — словно пергамент, покрытый вязью. Впрочем, нет, не вязью. Это рука Леонардо да Винчи. Очень характерный подчерк, и даже какие-то элементы рисунка.
И еще марка с портретом Леонардо — красивое тонкое лицо, длинные золотистые кудри, берет с брошью, отделанный мехом бархатный костюм. Чуть искоса он смотрит на зрителя — то ли бросает последний взгляд, перед тем как отвернуться и исчезнуть, то ли, напротив, приглашает следовать за ним.
Что бы это могло быть?
Я аккуратно надрезал пакет. Еще, еще. Книга. Вытягиваю ее из пакета.
«Имя Бога».
Чезаре Борджиа стоял над картой. Макиавелли невольно им залюбовался. Светлая бородка, густые пшеничные волосы. Бледное утонченное лицо с плавными ангельскими чертами. Черные как уголь глаза, в которых невозможно разглядеть зрачок, от чего они выглядели почти мистически. Черный костюм без украшений облегал сильное, гибкое, закаленное в многочисленных сражениях тело будущего, в этом можно не сомневаться, единовластного хозяина Италии. Секретарь быстро подсчитал, что сейчас Борджиа двадцать пять или двадцать шесть лет. Тяжелая золотая цепь с орденом архангела Михаила — знак гонфолоньера Святой Церкви — тускло поблескивал на его широкой груди. Ради этой цепи двадцатилетний Чезаре убил родного брата, герцога Гандиа.
Рядом с Борджиа стоял бывший хозяин Флоренции — старший сын Лоренцо Великолепного Пьетро Медичи. От своих родственников он получил прозвище «Злосчастный». Бывшие подданные прозвали его еще хуже — «Безмозглый», что, впрочем, стало следствием не столько бесстрастной оценки недостатков старшего сына Медичи, сколько проявлением предвзятого отношения к нему флорентийцев. Пьетро что-то тихо объяснял герцогу.
В глубине зала, у камина, Макиавелли заметил младшего брата Медичи — Джулиано. Он сидел в кресле, отрешенно глядел на огонь и перебирал четки.
Борджиа удивленно посмотрел на вошедших послов.
— Приветствуем тебя, Цезарь! — полушутливо обратился к нему епископ Содерини, вскинув руку в римском приветствии. — Не так-то просто было до тебя добраться. Здравствуй, Чезаре!
Епископ тепло улыбнулся и раскинул руки, будто встретил родного сына.
Борджиа ответил сдержанным кивком.
Пьетро нахмурился. Он ожидал, что флорентийцы так или иначе попытаются встретиться с Чезаре. Но увидеть епископа в Монтефельтро одного, без всякой охраны… Тщедушный секретарь не в счет. Все это по меньшей мере странно. Выглядит как отчаянная храбрость, хотя больше похоже на отчаянную глупость. Однако искушенный в политике Пьетро Медичи прекрасно знал, что Содерини — человек неглупый и осторожный. Его поступок поставил Медичи в тупик.
Пьетро подошел к Джулиано.
— Они что-то задумали, — сказал он вполголоса брату.
— Ну разумеется, — апатично ответил тот.
Содерини мельком глянул на карту, разложенную на большом, похоже алтарном, столе.
— Удивительно точная, — сказал он. — О-хо-хо! Вся Тоскана! И Романья! И новая переправа! Где ты взял такого картографа, Чезаре? Он стоит целого состояния!
Макиавелли почувствовал, что его пробирает мелкая дрожь, словно он стоял нагим на сильном ветру. Борджиа тяжелым взглядом следил за епископом. Внезапность появления флорентийского посольства в его штаб-квартире, похоже, ненадолго сбила его с толку. Он не говорил ни слова, ожидая, пока Содерини сообщит, что именно привело его в Монтефельтро и почему он так уверен в своей безопасности.
— Мессере да Винчи мой инженер и картограф, — медленно проговорил Борджиа. — И он действительно обходится в целое состояние.
Леонардо поклонился Чезаре, тот жестом подозвал его к себе. Да Винчи подошел.
— Мессере Содерини, — спросил Борджиа, — покажите мне на этой карте, каким путем вы ехали.
— Охотно, — кивнул епископ.
Он склонился над картой и стал медленно водить по ней рукой, указывая путь.
— Мы выехали из Флоренции, — сказал он, — и добрались до Болоньи. Там нас принял мой большой друг, кардинал Джованни. Слышишь, Пьетро? — слова, адресованные Пьетро, в которых Содерини упомянул третьего, среднего брата Медичи, были наполнены едким сарказмом. — Джованни просил нас передать тебе его наставление — будь кроток, ибо кроткие, как сказал Господь, наследуют землю.
Встретившись с Пьетро глазами, епископ улыбнулся так сладко и добродушно, что старшему из Медичи стало не по себе.
— Дорога здесь оживленная и относительно безопасная, — продолжал Содерини. — Здесь мы пересекли границу твоих владений, Чезаре. Нас разоружили, оставили почти без охраны и предложили попробовать добраться до твоего замка. Что ж, раз я здесь — живой и со всеми деньгами, — стало быть, Господь на моей стороне. Ибо, согласись, проследовать через твои владения, оставшись невредимым, все равно что испытание огнем. Лишь истинный праведник, верующий в защиту небес, способен на такое!
Чезаре Борджиа чуть прищурился. Похоже, эта игра ему надоела, и он спросил Содерини напрямик:
— Зачем приехал, Франческо? Уж точно не затем, чтобы расхваливать карты мессере Леонардо. Говори, чем скорее мы перейдем к делу, тем больше терпения у меня останется, чтобы завершить этот разговор.
— Зачем же так, Чезаре? — ответил епископ Содерини. — Мы приехали лишь с одной целью — выразить тебе нашу любовь и почтение.