— Значит, мессере Леонардо, вы утверждаете, что, скорее всего, мона Панчифика не способна иметь детей?
— Я не знаю, хорошо это для вас или плохо, ваше высокопреосвященство, но, скорее всего, это так.
* * *
— Благодарю вас, мессере да Винчи, — кивнул Джованни. — Пока не уезжайте. У меня нет для вас работы, но вы можете наслаждаться моим гостеприимством. Знаете, я обеспокоен тем, что мона Панчифика упорно отказывается от еды. Ведь если так пойдет дальше… Я видел ее вчера — она похожа на обтянутый кожей скелет! Что вы думаете об этом? Возможно ли, чтобы такая, как она… — он помолчал секунду и выпалил: — Чтобы идиотка с такой силой полюбила? Почему она отказывается принимать пищу?
Леонардо задумчиво потер подбородок.
— Знаете, ваше высокопреосвященство, я думаю, все это именно от того, что ее ум слишком несовершенен. Когда я только начал исследовать человеческое тело, то сразу обратил внимание на его совершенное внутреннее сходство с животными. Практически во всем. Те же органы, в том же количестве. Даже вес их одинаков, если, конечно, сравнивать человека с животными сходного размера. Все одинаково, кроме одного — мозга. Поскольку мозг Панчифики несовершенен, она сейчас ведет себя как преданное животное, утратившее любимого хозяина.
Да Винчи нервно сглотнул.
— Когда-то, — с трудом сказал он, — у меня была собака. Когда мой отец увез меня во Флоренцию, чтобы начать учебу в мастерской Верроккьо, я оставил ее в Винчи. А потом узнал, что она умерла от тоски. Она не ела, не пила, лежала у ворот и ждала моего возвращения, пока не околела от голода и холода. Я много думал, почему ее животная сущность позволила ей расстаться с жизнью. Ведь все живое цепляется за нее отчаянно, из последних сил.
— И что же вы надумали? — у кардинала поднялась одна бровь.
— Животное, научившись раз какому-нибудь способу жизни, уже не может начать жить иначе. Когда начинается пожар, птицы и зайцы, вместо того чтобы бежать, прячутся в своих гнездах и норах, хоть это верная гибель. Им не дана способность понимать и приспосабливаться к переменам. Это может лишь человек. Однако Панчифика по причине своего несовершенства такой способностью не обладает.
— Вы думаете, что она уморит себя голодом? Как собака? — удивленно приподнял брови Джованни. — Но мы можем кормить ее насильно?
— Кроче уже пыталась, ничего не вышло. Джоконда крепко сжимает челюсти и прячет лицо.
Кардинал нахмурился.
— Сколько, по-вашему, она может продержаться без пищи? — спросил он.
— Возможно, еще месяц, — по лицу да Винчи пробежала легкая судорога. — Верните Джулиано, ваше высокопреосвященство. Позвольте ему быть вместе с ней. Иначе она умрет.
— Это невозможно, — кардинал глубоко вздохнул. — Не смотрите же на меня так, мессере Леонардо. Вы думаете, мне не жаль несчастную мону Панчифику? У меня сердце кровью обливается, когда я вижу ее страдания! Но мой брат… Он так глубоко поверил во всю эту магдалитскую ересь, что, похоже, помешался! Ему нельзя быть здесь! И я не могу допустить, чтобы мона Панчифика попала в руки Д'Амбуаза! Поймите же, в каком я положении! Юлий только ждет удобного случая, чтобы снова лишить меня всего. А во Франции, как вы знаете, у меня больше нет друзей! Чтобы они снова появились, мне придется стать папой, черт подери!
* * *
— Неужели вы позволите ей умереть?— спросил Леонардо.
В голосе его не было горечи, не было боли, негодования, страха. Он ни секунды не сомневался, что ради своей выгоды любой — Борджиа, Медичи, Людовик, Д'Амбуаз, король Фердинанд — не задумываясь пожертвовал бы жизнью Панчифики, как только она перестала бы сулить им политические выгоды.
«Нигде на земле ей не будет покоя», — вспомнились слова Джулиано.
Теперь, даже если кардинал Джованни каким-то чудом согласится отпустить девушку, без Джулиано она все равно погибнет.
В голове Леонардо одна за другой появлялись безумные мысли. Увезти Панчифику, найти Джулиано, помочь им обоим скрыться во Франции. Все это было невыполнимо. Да Винчи понимал, что у него не хватит ни сил, ни денег, ни связей, чтобы спасти девушку. Слишком многие захотят найти ее снова и держать у себя как заложницу.
«Я ничего не могу! Невозможно!» — от отчаяния и бессилия на глазах Леонардо наворачивались слезы.
В дверь поскреблись. Биббиена сунул в кабинет свою голову с неестественно длинной шеей.
— Ваше высокопреосвященство, мессере Леонардо, простите, что тревожу вас, но дело не терпит отлагательства. Мона Панчифика… Она сошла с ума!
ИСТОРИЧЕСКИЕ ХРОНИКИ…
Понтификат Юлия II был последовательно антифранцузским. В эти годы Ватикан воевал и строился. К Папской области были присоединены Перуджа, Болонья и Романья. Началось возведение Собора святого Петра, Микеланджело и Рафаэль расписали Сикстинскую капеллу и папские покои.
— Так, осторожнее, — раздался голос Дика.
Звук шел словно сквозь толщу воды. Я открыл глаза и понял, что меня вынимают из машины.
— Так-так, хорошо,— Дик поддерживал мою голову и руководил действиям водителя и охранника Приората.
Мы приехали? Где мы? Я оглянулся и увидел Франческу, узнал дом Вазари. Но мой взгляд автоматически зафиксировался на небольшом устройстве, находящемся на уровне второго этажа. Камера видеонаблюдения… Обычная, каких много на улицах городов.
— Дик, — еле слышно позвал я.
— Да! Франческа, он приходит в себя! — обрадовался Дик. — Господи, дружище, как ты?…
— Дик, — снова повторил я и показал взглядом на камеру, смотрящую прямо на нас.
— Что? — не понял Дик.
— Наверху, — прошептал я, понимая, что ни одна часть моего тела не хочет двигаться.
Дик поднял глаза.
— Черт! — лицо Дика дернулось. — Франческа!
Франческа тоже посмотрела наверх.
— У нас мало времени! Понесли! — скомандовал Дик. — Торопитесь!
Совсем рядом раздался резкий скрип тормозов. Из машины, остановившейся на противоположной стороне улицы, показались Петьёф и Винченце.
— Что с ним? — крикнул Петьёф, показывая на меня.
— Зачем вы приехали сюда?! — возмутился Винченце. — Почему не в больницу? Кто разрешил?!
— Я разрешил, — отчеканил Дик, помогая вносить мое бесчувственное тело в дом.
— Какого черта?! — Винченце с негодованием всплеснул руками.
— Вам нужен Код или нет?! — рассвирепел Дик.
— Код?! — удивился Петьёф. — Вы знаете?!
— Нужен или нет?! — крикнула Франческа.
— Конечно… — недоуменно проговорил Петьёф.