— Что это окажется ошибкой?
Она кивнула.
— А ты была вообще с кем-нибудь вместе? — спросил он. — Ну, по-настоящему?
— Один раз, — ответила она. — Уже давно.
— Твой первый?
— М-м.
— И что случилось?
— То, что случилось, неоригинально. Правда. Он меня просто бросил, и мне это тяжело далось.
— А потом?
В лунном свете, подперев подбородок, с морщинкой между бровями, она была хороша. Но Йохансон не чувствовал ни следа сожаления. Ни о том, что они сделали попытку, ни о том, чем она быстро закончилась.
— Потом бросала всегда я.
— Ангел мщения.
— Ну что ты. Нет, временами парни просто действовали мне на нервы. Слишком медлительные, слишком несообразительные, слишком милые. Иногда я убегала просто, чтобы вовремя спастись, прежде чем… Ну, ты знаешь, я скора на руку.
— Ну да, не будем строить дом, а то налетит ураган и разрушит его.
Лунд скривила рот.
— Есть и другие возможности. Например, дом всё-таки строишь, но, прежде чем его кто-то разрушит, ты разрушаешь его сама.
— Каре — дом.
— Да. Каре — дом.
Где-то засвистел сверчок. Вдали отозвался другой.
— Тебе это чуть было не удалось, — сказал Йохансон. — Если бы мы сегодня переспали, у тебя было бы достаточно причин расстаться с Каре.
— Да, я бы твёрдо себе сказала, что это гораздо больше отвечает моему жизненному стилю — иметь отношения с тобой, чем отдаться влечению, которое надолго выбьет меня из колеи. Постель бы это как-то… подтвердила.
— Ты бы, так сказать, заспала себе путь к отступлению.
— Нет. — Она гневно сверкнула глазами. — Ты мне нравился, хочешь верь, хочешь нет.
— Ну ладно.
— Ты вовсе не вспомогательное средство для побега, если ты это имеешь в виду. Я тебя не просто так…
— Ну ладно, ладно! — Йохансон поднял руки. — Ты влюблена в меня.
— Да, — сказала она брюзгливо.
— Не с таким отвращением. Скажи ещё раз.
— Да. Да-а!
— Вот, уже лучше. — Он усмехнулся. — А теперь, после того, как мы тебя вывернули наизнанку и увидели, какая ты трусиха, мы, наверное, должны выпить остаток за Каре.
Она криво усмехнулась.
— Не знаю.
— Ты всё ещё не уверена?
— То да, то нет. Я… запуталась.
Йохансон перекидывал бутылку из руки в руку. Потом сказал:
— Я тоже однажды разрушил дом, Тина. Уже много лет назад. И жители были ещё внутри. Они еле выбрались оттуда. По крайней мере, один из двоих. Я и по сей день не знаю, правильно ли это было.
— И кто же был другой житель? — спросила Лунд.
— Моя жена.
Она подняла брови.
— Ты был женат?
— Да.
— Об этом ты не рассказывал.
— Мало ли чего я не рассказывал. Мне в кайф чего-нибудь не рассказать.
— А что случилось?
— Что всегда случается. — Он пожал плечами. — Развод.
— Почему?
— Да так. Без особенных причин. Никакой назревшей драмы, никаких летающих тарелок. Только чувство тесноты. И правда, страх, что это может… сделать меня зависимым. Уже надвигалось: семья, дети, пёс, роющийся в палисаднике, ответственность, а дети, собака и ответственность по частям уничтожают любовь… Тогда мне казалось очень разумным расстаться.
— А сейчас?
— Сейчас я иногда думаю, что это, может быть, была единственная ошибка в моей жизни. — Он задумчиво смотрел на воду. Потом снова поднял бутылку. — В этом смысле: «То, что хочешь сделать, делай скорее!»
— Я не знаю, что делать, — прошептала она.
— Не поддавайся страху. Ты правда скорая на руку. Так будь быстрее своего страха. — Он посмотрел на неё. — Я тогда не смог этого. Всё, что решаешь без страха, решаешь правильно.
Лунд улыбнулась. Потом наклонилась вперёд и взяла бутылку.
К удивлению Йохансона, они остались на озере до конца выходных. После их неудавшегося романа он думал, что на следующее же утро они вернутся в Тронхейм, но уезжать им не захотелось. Что-то в их отношениях просветлело. Не нужно стало поддерживать их вечный флирт. Они гуляли, болтали и смеялись, выкинув из головы весь мир со всеми его университетами, буровыми вышками и червями, и Йохансон готовил лучшие в своей жизни спагетти.
В воскресенье вечером они вернулись, и Йохансон высадил Лунд у её дома. Войдя наконец в свою квартиру в Киркегате, он впервые за много лет ощутил разницу между уединением и одиночеством. Но это чувство он оставил в прихожей. Дальше порога не допускались ни грусть, ни сомнения в себе.
Он внёс чемодан в спальню. Там тоже, как и в гостиной, был телевизор. Йохансон включил его и перещёлкивал каналы, пока не наткнулся на запись концерта из лондонского «Ройял Альберт Холла». Кири Те Канава пела арии из «Травиаты». Йохансон разбирал вещи, тихонько подпевая и раздумывая, чего бы выпить на ночь.
Через некоторое время музыка прекратилась.
Складывая непослушную рубашку, он не сразу отметил начало новостей.
— …как стало известно из Чили. Нет никаких подтверждений, что исчезновение норвежской семьи как-то связано с похожими событиями, произошедшими в это же время на побережье Перу и Аргентины. Там тоже несколько рыбацких лодок либо бесследно исчезли, либо были впоследствии обнаружены в море пустыми. Норвежская семья из пяти человек выехала на траулере в хорошую погоду и при спокойном море.
Сложить рукав вправо, подогнуть. Что это там сказали по телевизору?
— В Коста-Рике тем временем отмечено небывалое нашествие медуз. Тысячи так называемых «португальских галер» появились у самого побережья. Как стало известно, уже четырнадцать человек погибли от соприкосновения с этими чрезвычайно ядовитыми существами, множество людей получили ожоги, среди них двое англичан и один немец. Неизвестно число пропавших без вести. Министерство туризма Коста-Рики проводит кризисное совещание, но опровергает сведения, что пляжи закрыты для туристов. В настоящее время непосредственной опасности для купания нет, заявил представитель министерства.
Йохансон замер, держа в руках сложенную рубашку.
— Вот мерзавцы, — пробормотал он. — Четырнадцать погибших. Давно пора закрыть все пляжи.
— Вызывают беспокойство и большие стаи медуз у австралийского побережья. Особенную угрозу представляют «морские осы», также отличающиеся повышенной ядовитостью… Ряд несчастных случаев на море со смертельным исходом произошёл также на Западе Канады. Точные причины гибели туристических кораблей пока неизвестны. Возможно, суда столкнулись в результате отказа навигационного оборудования.