Услышав последнюю фразу, я закинула ногу на ногу и нервно застучала пальцами по столу.
– Послушайте, вы пригласили меня сюда для того, чтобы обсуждать моего отца? Я не желаю слушать, что вы о нем думаете. Оставьте свое личное мнение при себе.
Следователь посмотрел на меня осуждающим взглядом и резко сказал:
– Можете ехать домой и приводить себя в порядок. Как только вы мне понадобитесь, я пришлю вам повестку. Моя фамилия Мельников. Зовут Владимир Владимирович.
Я хотела было встать, но следователь резко приподнялся и неожиданно махнул рукой, показывая, что еще не время вставать:
– Женя, ответьте мне еще на один вопрос. Что вы делали на железнодорожном вокзале?
Наверно, я просто была не готова к такому вопросу. Растерявшись, я тут же взяла себя в руки и нагло соврала:
– Хочу съездить отдохнуть в Крым. Я приехала узнать, на какое число есть билеты и сколько они стоят.
– Крым отменяется. Пока ведется следствие, вы должны быть на месте.
Почувствовав на себе все тот же неприятный взгляд, я не выдержала и как-то истерично сказала:
– Послушайте, почему вы на меня так смотрите? Я ничего не натворила. У меня взорвали машину, а вы смотрите на меня как на преступницу. Я сама осталась жива только по счастливой случайности. Я просто приехала на вокзал узнать насчет билетов. Не надо так на меня смотреть. Лучше ищите преступников.
– Мы их найдем, можете не сомневаться.
– Ну, так ищите, – раздраженно сказала я и подошла к входной двери.
– Женя, а зачем вам была нужна автоматическая камера хранения? – Следователь отошел от окна, сощурил глаза и посмотрел на меня все тем же противным взглядом.
Я взялась за дверную ручку и посмотрела на него отрешенными глазами.
– Вас опознал один из сотрудников милиции. Он дежурит на железнодорожном вокзале. Он тоже был на месте происшествия. Узнав, что взорвали вашу машину, сотрудник сказал, что вы довольно странная девушка и что он держал вас на примете. Он рассказал про скандал, который вы устроили у автоматических камер хранения.
Я слегка съежилась и ледяным голосом произнесла:
– Никакого скандала не было. Просто я спустилась в автоматические камеры хранения и увидела, как один молодой человек ломал кабинку. Он пытался запихать туда крупногабаритную сумку, которую он не захотел сдать в обычную камеру хранения. Я и посчитала это злостным хулиганством и позвала работника милиции.
На лице следователя было подобие улыбки. От его взгляда мне стало совсем плохо, заныло в груди.
– Вы требовали кабинку.
– Я уже давно ничего не требую. Тем более от сотрудников милиции.
– Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы пришли к автоматическим камерам хранения?
– Просто так. Послушайте, я что, подозреваемая? Чего вы от меня хотите?
Следователь не отрывал от меня взгляда.
– До свидания, – буркнула я.
Выйдя на улицу, я глубоко вдохнула, пытаясь прийти в себя. После общения со следователем я чувствовала себя совершенно подавленной, на душе остался какой-то гадкий осадок. Я никогда не любила своего отца, но очень часто прислушивалась к его советам. В своей области он не имел себе равных, и я это прекрасно знала. Отец не очень лестно отзывался о милиции и всегда говорил, чтобы без особой надобности я не обращалась туда, а уж если обратилась, то не говорила лишнего и на вопросы отвечала уклончиво. Любое слово могло обернуться против меня. Сейчас мне «посчастливилось» убедиться в этом на собственном опыте. Не успела прийти к следователю, как сразу же почувствовала себя преступницей.
Я поймала такси и поехала домой. Смеркалось. Таксист несколько раз пытался со мной заговорить, но я никак не реагировала на его реплики и смотрела в окно. Притормаживая у нашего коттеджного поселка, таксист присвистнул:
– Вот это жизнь! Если не ошибаюсь, тут одни новые русские! Райский уголок.
Проехав КПП, я помахала рукой охраннику и устало спросила:
– А кто такие новые русские?
– Ну, наверное, такие, как вы. Дураку понятно, что простой смертный тут не поселится.
– А я что, бессмертная, что ли? Между прочим, я такая же смертная, как и вы. Сегодня меня хотели убить и взорвали мою машину.
– Примите мои соболезнования. Богатая жизнь всегда рискованная, особенно в нашем государстве.
– А вы какой русский, старый, что ли?
– Получается, что старый. Я в хрущевке живу, от жизни ничего хорошего не жду. Это лет десять назад я нормально жил. Деньги на книжку откладывал, на курорт ездил, детям будущее обеспечивал. А какое оно теперь будущее, если даже настоящего нет. Пашешь целыми днями, как вол, а отложить ничего не можешь. Жена каждый день истерики устраивает, хоть из дому беги. Вы-то, наверное, такой жизни и не видели.
– Не видела. Я слишком много лет не выходила из дома.
Машина остановилась у отцовского особняка.
– Вот это домина! – охнул таксист. – Аж дух захватывает. Честным трудом таких денег не заработаешь. Только если воруешь.
– Воровать тоже уметь надо…
– Вы давно тут живете? Вы тут родились?
– Я родилась в детском доме, – сказала я, сама не зная, почему разоткровенничалась. Наверное, потому, что таксист – случайный человек. Уедет, и все. Ему не понять, что есть моменты, когда богатство не только не радует – оно раздражает. Он не знает, какой ценой это все мне досталось…
– Просто стечение обстоятельств, – задумчиво продолжала я. – Сначала это стечение обстоятельств казалось мне счастливым, но спустя годы я поняла, что это не так. В Доме ребенка я чувствовала себя намного спокойнее и защищеннее, чем в этом роскошном особняке с тем человеком, который называл себя моим отцом…
Взглянув на ничего не понимающего таксиста, я рассчиталась и вышла из машины.
Зайдя в дом, увидела мирно спящего в кресле Роберта. Гремела музыка. Выключив магнитофон, я подошла к брату и потрясла его за плечо. Роберт вскочил и сонным голосом спросил:
– Который час?
– Двенадцать ночи.