— Пока я еще кое-что улавливаю.
— Теперь самое сложное. Вспомни, что существует двадцать типов генов А. В игре комбинаций ты мог унаследовать ген А-1 от отца и А-2 от матери, в то время как твой брат — ген А-3 от отца и А-4 от матери. В этом случае, хотя у вас общие родители, ваши ткани абсолютно несовместимы.
— То есть наши с Лукой гены различны? — заключил Марко.
— Существуют различные степени совместимости тканей. В двадцати пяти процентах случаев даже у братьев абсолютная несовместимость тканей. Примерно в половине случаев — пятьдесят на пятьдесят, но такой результат может быть достигнут и у двух людей, не близких по крови, хотя и редко. При такой статистике в обращении к живому донору большого преимущества нет, так как процент успеха операции немногим выше, чем при использовании органа мертвого человека. Хотя орган живого человека, безусловно, должен быть в лучшем состоянии.
Марко слушал врача с отсутствующим взглядом.
— И наконец, в пятнадцати процентах случаев мы можем констатировать абсолютную идентичность тканей. Именно поэтому хорошо иметь много родственников, например, в случае необходимости трансплантации костного мозга от живого донора. Здесь процент успеха один к четырем, и достоверно известно, что именно родственник лучше подойдет в качестве донора. Если у вас более четырех родственников, то вероятность успеха возрастает, однако и здесь мы можем столкнуться с четырьмя совершенно разными организмами. А если вас только двое, то полная идентичность генов HLA шестой хромосомы встречается чрезвычайно редко. Но вы представляете собой исключение.
Марко понадобилось время, чтобы переварить полученную информацию.
— То есть мы идентичны?
— Да, ваши клетки совместимы.
— И трансплантация может иметь успех?
— С технической точки зрения у вас отличные шансы.
— С технической?
— Есть и другие условия.
Опыт Касти заставлял его с подозрением относиться к трансплантации органов живых людей. Психологическая связь между донором и приемником органа становилась сложной и неконтролируемой. В случае получения органа от трупа нефролог старался исключиить контакты пациента, получающего орган, с семьей донора. Он всегда заботился том, чтобы горе людей, потерявших близкого человека, никак не коснулось того, кто благодаря этому вернулся к жизни. Что могут испытывать, к примеру, родители юноши, погибшего в аварии, глядя на человека, в чьей груди бьется сердце их ребенка?
Развитие медицинской технологии породило массу этических, религиозных и метафизических парадоксов. Касти считал, что лучше по возможности избегать такого рода коллизий. Но ситуации с живым донором, с супругами или близкими родственниками, складывались иначе. Впрочем, за время работы нефрологом в больнице он часто сталкивался со случаями, когда сестра отдавала свою почку сестре, мать — сыну, жена — мужу и даже монахиня — монахине. Но не мог припомнить ни одного донора-мужчины.
Как-то раз отец двенадцатилетней дочери, который намеревался стать ее донором, вечером накануне операции сбежал из больницы. Его бегство положило начало семейной трагедии и осложнило отношения между мужем и женой. Ситуация благополучно разрешилась несколько месяцев спустя, когда удалось найти подходящий трансплантат от трупа. Тем не менее отец с тех пор не мог смотреть в глаза своей дочери, продолжавшей его боготворить.
По настоянию Марко Касти произвел тест на совместимость тканей братьев. Он понимал, с каким трудом Лука переносит процедуру диализа, постоянно мучающую его жажду, затрудненное дыхание, анемию и пониженную сексуальность. Врач догадывался, что жена его пациента постепенно впадает в депрессию, находясь рядом с инвалидом. Многие больные, проходящие через процедуры диализа, после трансплантации были покинуты супругами. Депрессия становилась невыносимой как раз тогда, когда ее причина устранялась.
Касти трудно было понять поспешность, с которой Марко стремился отдать свою почку для трансплантации. Словно помощь брату могла вывести его жизнь на какой-то новый виток. Он сам предложил эту помощь и настаивал на трансплантации, говоря о ней с энтузиазмом, как будто это было делом всей его жизни. Однако у медика оставались сомнения в целесообразности такой жертвы, которые умножились после получения анализов.
— Итак, объясни, в чем твои сомнения, — потребовал Марко.
— Я попробую честно нарисовать тебе картину, объяснив все «за» и «против», — в тон ему ответил Касти. — Конечно, есть масса «за». Орган живого донора функционирует намного лучше, чем орган трупа. Даже если в момент изъятия органа сердце умирающего донора продолжает биться, на работе его организма сказываются полученные им травмы. Ну а у живого и здорового донора мы можем изъять почку, которая работает превосходно. Лука — идеальный кандидат для трансплантации, и клеточная совместимость ваших тканей сводит к минимуму риск отторжения. К тому же больному после операции понадобится лишь минимум лекарств.
— А разве идентичность генов HLA вовсе не отменяет этот курс?
— Существуют и другие зоны ДНК, отвечающие за совместимость тканей. Мы достаточно хорошо изучили шестую хромосому, но так и не знаем, какие еще гены участвуют в процессе. Луке будет предписан циклоспорин и кортизон, правда, в минимальных дозах, при этом жизнь его вернется в нормальное русло.
— Вот именно поэтому я и хочу это сделать.
— Однако же есть немало доводов «против». Хирургическое вмешательство, даже проведенное идеально, всегда связано с риском. В практике бывали случаи, когда доноры умирали под хирургическим ножом, да и далеко не все хирурги одинаково хороши.
— Я надеюсь, ты сможешь выбрать лучших своих коллег, не так ли?
— Риск все равно остается.
— Я согласен.
— Кроме того, нет никакой спешки. Донор должен появиться в ближайшее время, ну максимум через год.
— Это нельзя предсказать точно. Времени может оказаться достаточно, чтобы пустить под откос всю жизнь моего брата.
— И при удачной операции трансплантат может не прижиться. Что будет, если через месяц у твоего брата случится криз и произойдет отторжение? Ему придется начинать все сначала, и твоя жертва окажется напрасной.
— Если верить тесту, таких проблем возникнуть не должно.
— Скорее всего, но стопроцентной гарантии нет. Иногда случается так, что почки, совместимые с клетками организма, вызывают отторжение и тяжелые кризы, а те, чья совместимость была довольно низкой, отлично с ним взаимодействуют. Есть еще одна деталь. Живой донор в нефрологии — большая редкость. Поэтому у нас нет достаточной статистики, говорящей о том, как работает здоровый организм, лишенный одной почки. Предположительно неплохо, то есть оставшаяся почка работает за две, но с годами функционировать ей будет все тяжелее.
— Это только предположение или научный факт?
— Научная гипотеза.