Значит, как и многие из его предшественников в 1941 году, могилы которых навсегда остались в этой пустыне, в Ливии он будет совершенно один.
Самолет качнул крылом и пошел на посадку в аэропорту Триполи.
Поначалу все шло без проблем. Раус летел в салоне туристического класса и покинул самолет одним из последних. Вслед за другими пассажирами он спустился по трапу под обжигающими лучами утреннего ливийского солнца. С террасы современного белого здания аэропорта его тотчас выхватил из толпы чей-то бесстрастный взгляд. Раус шел по бетону в зал для прибывающих пассажиров, а за ним неотступно следили в бинокль.
Через несколько секунд человек опустил бинокль и тихо пробормотал два-три слова по-арабски.
Раус вошел в здание аэровокзала, где мощные кондиционеры создавали приятную прохладу, и встал в конец длинной очереди к столу паспортного контроля. Проверяя паспорта, офицеры не торопились. Они тщательно перелистывали каждый паспорт, смотрели в лицо каждому пассажиру и долго сравнивали с фотографией в паспорте, потом заглядывали в инструкции, которые держали внизу, – там, где их не могли видеть пассажиры. Владельцы ливийских паспортов стояли в своей очереди.
После Рауса к очереди присоединились лишь два инженера-нефтяника из Америки, которые летели в салоне для курящих. Через двадцать минут Раус наконец оказался у стола паспортного контроля.
Офицер в зеленой форме взял у него паспорт, раскрыл его и бросил взгляд вниз, на листок бумаги, лежавший под стеклом. Потом он поднял голову и кивнул кому-то, за спиной Рауса. Раус почувствовал, как его взяли под локоть, и обернулся. Еще один в зеленой форме, помоложе, вежлив, но настойчив. Чуть дальше стояли два вооруженных солдата.
– Пройдите, пожалуйста, со мной, – на вполне сносном английском сказал молодой офицер.
– Что-нибудь не в порядке с паспортом? – спросил Раус.
Два американца замолчали. Если в стране с тоталитарным режимом из очереди к столу паспортного контроля уводят пассажира, то все разговоры обычно прекращаются.
Молодой офицер протянул руку к окошечку и взял паспорт Рауса.
– Сюда, пожалуйста, – сказал он.
Офицер шел впереди, Раус – за ним, а два солдата не отставали от британца больше чем на шаг, и держались по разные стороны от него. Из главного зала они свернули в длинный белый коридор. В конце коридора, с левой стороны, офицер распахнул дверь и жестом пригласил Рауса войти. Солдаты остались в коридоре у двери.
Офицер последовал за Раусом и прикрыл за собой дверь. Всю обстановку белой комнаты с зарешеченными окнами составляли стоявший в центре стол, два стула и портрет Муамара Каддафи на стене. Раус сел на один стул, офицер – на другой, повернулся лицом к британцу и принялся изучать его паспорт.
– Не понимаю, в чем дело, – сказал Раус. – Виза была выдана вчера вашим Народным бюро в Валлетте. Надеюсь, она в порядке?
Офицер ответил ленивым жестом, который должен был означать, что Раусу лучше всего помолчать. Британец замолчал. Жужжала муха. Прошло еще минут пять.
За спиной Рауса скрипнула дверь. Молодой офицер вскинул голову, вскочил, отдал честь, потом, так и не произнеся ни слова, вышел.
– Итак, мистер Раус, наконец-то вы здесь.
Глубокий голос произнес эти слова на том английском, которому можно научиться лишь в одной из лучших британских частных школ. Раус повернулся. Он заставил себя ни единым жестом не показать, что он узнал этого человека, но именно его фотографии он часами изучал во время инструктажа у Маккриди. «Он очень хитер и получил хорошее образование – у нас, – говорил Маккриди. – Кроме того, он совершенно беспощаден и смертельно опасен. Остерегайтесь Хакима аль-Мансура».
Шеф зарубежных операций ливийского Мухабарата выглядел моложе, чем на фотографиях, немногим старше самого Рауса. Ему было тридцать три года, так говорилось в досье.
В 1969 году, когда Хакиму аль-Мансуру, сыну и наследнику очень богатого придворного и приближенного ливийского короля Идриса, было пятнадцать лет, он учился в частной школе в Харроу, недалеко от Лондона.
В том году группа молодых, радикально настроенных офицеров, возглавляемая никому доселе неизвестным майором Каддафи, бедуином по происхождению, воспользовавшись тем, что Идрис был за рубежом, совершила государственный переворот и свергла короля. Офицеры немедленно провозгласили создание Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирии. Король и его свита, не испытывая недостатка в средствах, нашли убежище в Женеве и обратились за помощью к Западу. На призыв восстановить законное правительство никто не откликнулся.
Втайне от отца молодой Хаким с восторгом встретил военный переворот на своей родине. Год назад его потрясли революционные выступления студентов и рабочих в Париже, и он уже тогда мысленно отрекся от своего отца и его политики. В том, чтобы горячий молодой человек стал придерживаться радикальных взглядов, не было ничего необычного. Так школьник из Харроу вдруг резко изменил свое мировоззрение. Он забросал посольство Ливии в Лондоне просьбами позволить ему бросить Харроу, вернуться на родину и влиться в ряды социалистов-революционеров.
На его письма обратили внимание, но ответили отказом. Между тем один дипломат, сторонник прежнего режима, сообщил о письмах аль-Мансуру-старшему в Женеву. Разгорелся грандиозный скандал. Мальчик категорически отказался раскаяться. В семнадцать лет Хаким аль-Мансур, лишенный средств к существованию, бросил Харроу. Около года он скитался по Европе, не оставляя попыток убедить Триполи в своей преданности, но по-прежнему получал отказ за отказом. В 1972 году он якобы изменил свои взгляды, примирился с отцом и вернулся в Женеву, где присоединился к двору в изгнании.
В Женеве ему стали известны все детали плана свержения Каддафи. Исполнителями плана должны были стать несколько бывших офицеров британских войск специального назначения, материальное обеспечение операции взял на себя министр финансов короля Идриса, а план операции предусматривал высадку десанта коммандос на ливийском берегу с корабля «Леонардо да Винчи», отплывавшего из Генуи. Непосредственной целью коммандос был захват главной тюрьмы Триполи, которую называли триполийским «Хилтоном», и освобождение содержавшихся там вождей бедуинских племен, которые поддерживали короля Идриса и презирали Муамара Каддафи. Затем вожди должны были разъехаться по стране, поднять свои племена и свергнуть узурпатора. Хаким аль-Мансур вскоре выдал весь план ливийскому посольству в Париже.
В сущности, в то время план свержения Каддафи был уже сорван усилиями ЦРУ (которое впоследствии сожалело об этом) и окончательно похоронен итальянской службой безопасности по просьбе правительства США. Но поступок аль-Мансура не остался незамеченным – он заслужил продолжительное собеседование в парижском посольстве.
Хаким аль-Мансур заучил наизусть большинство сбивчивых речей и сумасшедших идей Каддафи. Энтузиазм молодого смутьяна произвел должное впечатление на опрашивавшего его чиновника. Было решено, что аль-Мансур заслужил возвращение на родину. Два года спустя он был принят в службу безопасности – Мухабарат.