– Покажите, – негромко приказал адвокат.
Петер не пошевелился.
– Покажите, сержант! – рявкнул адвокат.
Миллер вскочил со стула, стал по стойке «смирно».
– Цю бефель, – сказал он, простоял три секунды, держа руки по швам, потом расстегнул брюки.
Адвокат взглянул и кивком разрешил застегнуться.
– Ладно, значит, вы не еврей, – сказал он примирительно.
Усевшись на стул, Миллер растерянно пробормотал:
– Конечно, не еврей.
– Дело в том, – улыбнулся адвокат, – что евреи, случалось, хотели выдать себя за наших товарищей. Но таких мы быстро раскусывали. А теперь я начну задавать вам вопросы. Проверю, тот ли вы, за кого себя выдаете. Где вы родились?
– В Бремене.
– Верно. Место вашего рождения указано в списке членов СС. Я с ним только что сверился. В «Гитлерюгенде» состояли?
– Да. Вступил в тридцать пятом, в десять лет.
– Ваши родители были убежденными национал-социалистами?
– Да, и отец, и мать.
– Что с ними стало?
– Погибли при бомбежках Бремена.
– Когда вы подали заявление в СС?
– Весной сорок четвертого года. В восемнадцать лет.
– Где обучались?
– В учебном лагере в Дахау.
– Вытатуирована ли у вас на левой подмышке группа крови?
– Нет. Да и выкалывали ее не на левой, а на правой подмышке.
– Почему же вас не татуировали?
– Видите ли, обучение в лагере заканчивалось в августе сорок четвертого года, и нас должны были направить служить в войска СС. Однако в июле во флоссенбургский концлагерь пригнали офицеров, замешанных в заговоре против Гитлера, и тамошнее начальство попросило для усиления охраны направить к ним людей из нашей части. Вот меня с десятком других самых прилежных курсантов туда и послали. Так что мы пропустили и выпускной парад, и татуировку. Однако комендант сказал, она не понадобится, ведь на фронт мы уже не попадем.
Адвокат кивнул. Комендант, без сомнения, понимал, что в июле 1944 года, когда союзники продвинулись уже в глубь Франции, война близилась к концу.
– А кортик вы получили?
– Получил. Из рук коменданта.
– Что было на нем написано?
– Слова «Кровь и честь».
– Чему вас учили в Дахау?
– Мы прошли полный курс военной подготовки и политико-идеологический курс в дополнение к уже изученному в «Гитлерюгенде».
– Песни разучивали?
– Да.
– Как называется сборник маршей, в котором есть «Песня Хорста Весселя»?
– Это альбом «Время борьбы за нацию».
– Где расположен учебный лагерь Дахау?
– В пятнадцати километрах от Мюнхена. И в пяти от одноименного концлагеря.
– Какую форму вы носили?
– Серо-зеленые брюки и такого же цвета китель с черными петлицами – на левой стоял чин; сапоги и ремень из черной кожи с вороненой пряжкой.
– Что было на ней изображено?
– По центру – свастика, а вокруг девиз «Честь в преданности».
Адвокат встал и потянулся. Закурил сигару, подошел к окну сказал:
– А теперь, сержант Кольб, расскажите о концлагере во Флоссенбурге. Где это?
– На границе Баварии и Тюрингии.
– Когда он открылся?
– В тридцать четвертом году. Это одно из первых заведений для тех сволочей, что предали фюрера.
– Каковы были его размеры?
– В мою бытность – триста на триста метров. По границе стояли девятнадцать сторожевых вышек с легкими пулеметами. Переклички проводились на площадке размером двадцать один на сорок один метр. Эх, как мы забавлялись там с жидами…
– Не отвлекайтесь, – буркнул адвокат. – Расскажите лучше, какие там были службы и сколько.
– Двадцать четыре барака, кухня, баня, больница и множество мастерских.
– А для охраны?
– Две казармы, магазин и бордель.
– Как избавлялись от трупов?
– За территорией лагеря был крематорий, к нему вел подземный ход.
– Чем в основном занимались заключенные?
– Работали в каменоломне. Она располагалась вне лагеря, ее окружал забор из колючей проволоки со своими сторожевыми вышками.
– Каково было население лагеря в сорок четвертом году?
– Около тысячи шестисот человек.
– Где находилась контора коменданта?
– За территорией, в доме на склоне холма.
– Назовите комендантов.
– До меня их было два. Майор СС Карл Кунслер, которого сменил капитан СС Карл Фрич. А при мне лагерем командовал подполковник Макс Кегель.
– Номер вашего политотдела?
– Второй.
– Где он размещался?
– В конторе коменданта.
– Чем там занимались?
– Следили за исполнением приказов правительства о применении к некоторым заключенным особых мер воздействия.
– В число таковых входили Канарис и другие заговорщики?
– Да, майн герр. Их всех ждали особые меры.
– Когда привели приговор в исполнение?
– Двадцатого апреля сорок пятого года. Американцы уже вошли в Баварию, поэтому из Берлина, пришел приказ казнить всех заговорщиков. Это поручили мне и моим товарищам. К тому времени я получил чин сержанта, хотя в лагерь прибыл рядовым, поэтому и был в нашей группе главным. А закопать тела мы поручили заключенным. Среди них оказался и тот глазастый Гартштейн, черт его побери! Потом нам приказали гнать узников на юг. А в пути мы узнали, что фюрер покончил с собой. Тогда офицеры нас покинули, а заключенные стали разбегаться в леса. Кое-кого из них мы, сержанты, постреляли, но потом поняли: идти дальше нет смысла. Ведь все кругом заняли янки.
– И последний вопрос о Флоссенбурге, сержант. Если там поднять голову, что видно?
– Небо, наверное, – озадаченно проговорил Миллер.
– Да нет, глупец вы этакий, не вверху, а на горизонте!
– А-а, вы, наверное, имеете в виду развалины замка на холме, так?
Адвокат кивнул и улыбнулся.
– Кстати, его построили в четырнадцатом веке, – заметил он и подвел итог. – Хорошо, Кольб, допустим, во Флоссенбурге вы служили. А как вам удалось спастись?
– Дело было так. Распустив заключенных, мы пошли кто куда. Я наткнулся на рядового из вермахта, стукнул его по голове и снял с него форму. А через два дня меня схватили янки. Я оттрубил два года в лагере для военнопленных, но на всякий случай сказал, что служил в армии, а не в СС. Ведь тогда, знаете ли, ходили слухи, будто янки расстреливают эсэсовцев на месте. Потому я и соврал.