– Поезжайте на вокзал и садитесь на поезд в Оснабрюк. Я встречу вас на станции. И не забудьте свой инструмент.
– Послушайте, герр Миллер, – взмолился Коппель. – Я же не гастролер. И Оснабрюка не знаю.
Миллер перешел на воровской жаргон:
– Дело верное, Коппель. Хаза пустая, владельца нет, барахло в сейфе. Наводчик – я сам, так что все будет о'кей. Вернетесь в Гамбург к завтраку уже с барахлом, и все шито-крыто. Хозяин приедет только через неделю. К тому времени вы уже успеете все загнать, а лягавые подумают, это дело местных.
– А кто заплатит мне за билет?
– Я, когда приедете. Из Гамбурга на Оснабрюк ближайший поезд отходит в девять. У вас всего час. Так что пошевеливайтесь.
– Ладно, договорились, – вздохнул Коппель.
Миллер позвонил телефонисту отеля, попросил разбудить его в одиннадцать и уснул.
На улице Маккензен по-прежнему не смыкал глаз. Он решил заняться «ягуаром» в полночь, если Миллер не покажется. Но в четверть двенадцатого Петер вышел из гостиницы и прошел в здание вокзала. Изумленный Маккензен покинул «мерседес» и последовал за журналистом. Тот остановился на перроне и спросил носильщика:
– Какой поезд уходит с этой платформы?
– На Мюнстер. Отправление в одиннадцать тридцать семь, – был ответ.
Маккензен вяло размышлял; зачем Миллеру поезд, если у него есть машина, и, не найдя ответа, вернулся к «мерседесу».
В одиннадцать тридцать пять его недоумение разрешилось. Миллер вышел из вокзала вместе с низеньким потертым человеком с черным кожаным саквояжем в руке. Они были поглощены разговором. Маккензен выругался. Не хватало еще, чтобы Миллер уехал в «ягуаре» вместе с собеседником. Тогда дело усложнится. На счастье Маккензена, мужчины сели в такси. Палач решил подождать еще двадцать минут.
К полуночи площадь почти опустела. Маккензен выскользнул из «мерседеса», взяв фонарик и три небольших инструмента, подошел к «ягуару», огляделся и залез под машину.
Он понимал – пальто моментально промокнет и измажется. Но это заботило его меньше всего. Включив фонарик, он нашел запорную тягу багажника. Чтобы его открыть, ему понадобилось двадцать минут. Наконец, крышка капота подскочила на дюйм. Закрыть ее можно будет просто надавив снаружи.
Маккензен вернулся к «мерседесу», достал бомбу и перенес ее к «ягуару». Человек, копающийся в моторе, обычно подозрений не вызывает. Прохожие думают, что он возится с собственной машиной.
Маккензен проволокой укрепил наполненную взрывчаткой банку на задней стенке моторного отсека прямо напротив руля. Она должна была взорваться всего в метре от груди Миллера. Взрыватель, соединенный с зарядом двумя трехметровыми проводами, он пропустил под лонжероном на землю.
Вновь скользнув под машину, Маккензен при свете фонарика осмотрел переднюю подвеску. Через пять минут он нашел нужное место – крепко примотал задний конец взрывателя к рулевой тяге. А передний конец – тот, что с лампочкой, – сунул между витками пружины передней подвески.
Когда взрыватель прочно стал на место, Маккензен вылез из-под машины. Расчет убийцы был прост: стоит автомобилю на большой скорости наехать на какой-нибудь бугор, как пружина подвески сожмется, лампочка между половинками пилы разобьется, они сомкнутся и закоротят электрическую цепь. «Ягуар» вместе с Миллером и разоблачительными документами разлетится на куски.
Маккензен смотал излишек провода от бомбы к взрывателю и прикрепил его изолентой к хомуту на стенке моторного отсека, чтобы провода не болтались по земле и не перетерлись об асфальт. Сделав это, он захлопнул багажник. Потом вернулся к «мерседесу», свернулся калачиком на заднем сиденьи и уснул с мыслью о том, что неплохо потрудился.
Миллер попросил таксиста остановить машину на Заар-плац расплатился. Коппель всю дорогу помалкивал и заговорил лишь, когда такси скрылось за поворотом.
– Надеюсь, вы понимаете, на что решились, герр Миллер. Не пойму все-таки, зачем вам, репортеру, становиться преступником.
– Не волнуйтесь, Коппель. Мне нужны лишь документы из сейфа. Я возьму их, а вы – все, что попадется под руку ценного. О'кей?
– Ладно, только ради вас. Давайте начнем поскорее.
– И последнее. В доме есть горничная, – сказал Миллер.
– Но вы же сказали, что там пусто! – запротестовал Коппель. – Если она спустится, я смоюсь. На мокрое дело не пойду.
– Подождем до двух часов ночи. К тому времени она уснет.
Они подошли к дому Винцера, огляделись и шмыгнули за калитку, пошли по траве вдоль дорожки, чтобы не шуршать гравием. Потом спрятались за кустами рододендрона у окна кабинета.
Коппель проворно, словно кот, прокрался по кустам, обошел дом, оставив Миллера караулить саквояж с инструментами. Вернувшись, прошептал: «Свет в комнате горничной все еще горит».
Не решаясь закурить, они, ежась от холода, целый час просидели под мясистыми листьями вечнозеленого рододендрона. В час ночи Коппель обошел дом еще раз и сказал, что света в комнате Барбары нет.
Они подождали еще двадцать минут, потом Коппель сжал руку Миллера, взял саквояж и подошёл к окну кабинета. Где-то вдали залаяла собака, а еще дальше взвизгнули шины автомобиля.
К счастью, окна кабинета были в тени, луна освещала другую сторону дома. Коппель включил фонарик, провел лучом по раме, по перекладине, разделявшей окно на две неравные половины. Сигнализации не было. Он раскрыл саквояж и вынул моток липкой ленты, присоску с ручкой, похожий на авторучку, алмазный стеклорез и резиновый молоток.
Искусной рукой «медвежатник» очертил «алмазом» почти идеальный круг на стекле у самого запора. Потом наклеил на него два куска липкой ленты так, чтобы их концы выходили за круг. Послюнявив присоску, он прижал ее между ними к вырезанному кругу.
Держа ручку присоски в левой руке, он взял в правую резиновый молоток и резко ударил по кругу. Стекло хрустнуло, очерченный диск выломился. Мужчины прислушались, но в доме по-прежнему было тихо. Не выпуская из рук присоски со стеклянным диском, Коппель оторвал куски липкой ленты. Заглянув в окно, он увидел на полу кабинета толстый ковер и ловко бросил на него присоску вместе со стеклом. Она упала бесшумно. Сунув руку в отверстие, он поднял защелку, открыл нижнюю половину окна и в мгновение ока очутился в кабинете. Миллер осторожно последовал за ним. Хотя в доме по сравнению с освещенной луной лужайкой царила кромешная тьма, Коппель, казалось, видел все.
– Стой, – прошептал он Миллеру, и тот замер.
«Медвежатник» бесшумно прикрыл окно и задернул шторы, потом прошел через кабинет, инстинктивно огибая мебель, закрыл дверь в прихожую и только потом включил фонарик. Его луч высветил письменный стол, телефон, книжный шкаф и, наконец, остановился на красивом камине, окруженном кирпичной кладкой.
– Здесь?
– Если верить бывшей домоправительнице, да.