Англичанин вновь улыбнулся.

— Тогда мы понимаем друг друга. Прощайте, месье Гуссен.

Минутой позже за ним закрылась дверь, и бельгиец, который много знал о ружьях и вооруженных преступниках, но совсем ничего о Шакале, облегченно вздохнул и удалился в кабинет, чтобы пересчитать деньги. Шакал не хотел, чтобы его видели в отеле с дешевым фибровым чемоданом, и, поймав такси, поехал на железнодорожный вокзал, где и оставил чемодан в камере хранения, положив квитанцию во внутреннее отделение бумажника.

На ленч он зашел в один из близлежащих ресторанов, отметив шампанским завершение подготовительного этапа во Франции и Бельгии, затем прошелся до «Амиго», собрал вещи и заплатил по счету. Отель он покинул в том же безукоризненно сшитом клетчатом костюме, черных очках и с двумя дорогими кожаными чемоданами, которые коридорный поставил в багажник такси. Он стал беднее на 1600 фунтов, но ружье, упакованное в неприметный чемоданчик, дожидалось его в камере хранения, а три поддельных документа лежали во внутреннем кармане пиджака.

Самолет из Брюсселя в Лондон вылетел в начале пятого. В таможне лондонского аэропорта один из его чемоданов подвергся досмотру, но в нем, естественно, не нашли ничего предосудительного. В семь часов вечера Шакал уже принимал душ в своей квартире, перед тем как пойти пообедать в Вест-Энд.

Глава 8

К сожалению, в среду Ковальски не поручили звонить кому-либо с главпочтамта, иначе он опоздал бы на самолет. И почта ждала его в ячейке на имя Пуатье. Он получил пять конвертов, запер их в стальной ящик, прикованный к его левому запястью, и поспешил в отель. К половине десятого Родин разомкнул наручник и отпустил Ковальски отдыхать. Его следующее дежурство начиналось в семь вечера.

В комнату Ковальски заглянул лишь затем, чтобы взять кольт (Родин не разрешал ему ходить с пистолетом по улицам) и сунуть его в кобуру под левой рукой. Если бы он носил подогнанный по фигуре пиджак, выпирающая кобура была бы заметна за сотню шагов, но его костюмы, словно сшитые никудышным портным, висели на нем мешком, несмотря на его габариты. Он захватил с собой катушку лейкопластыря и берет, купленный днем раньше, а также пачку итальянских и французских банкнот, жалованье за прошедшие месяцы, и закрыл за собой дверь.

У лифта охранник в упор взглянул на него.

— Теперь они хотят, чтобы я позвонил, — Ковальски указал на девятый этаж.

Охранник ничего не ответил, но не сводил с него глаз, пока не прибыл лифт и Ковальски не вошел в кабину. Несколько секунд спустя он уже выходил из отеля, на ходу надевая черные очки.

В кафе напротив мужчина, читавший иллюстрированный журнал, чуть опустил его, чтобы лучше видеть Ковальски сквозь солнцезащитные очки. Поляк огляделся в поисках такси и направился к углу квартала. Мужчина с журналом покинул кафе и подошел к мостовой. Маленький «фиат» выскользнул из длинного ряда припаркованных вдоль тротуара машин и остановился напротив мужчины. Тот влез в кабину, и «фиат» пополз вслед за Ковальски.

На углу поляк поймал такси.

— Фьюмичино, — бросил он водителю.

И в аэропорту агент СДЭКЭ не спускал с него глаз. Ковальски нашел стойку «Алиталии», заплатил за билеты, заверил девушку, что ни чемоданов, ни ручной клади у него нет, и услышал в ответ, что посадка на рейс Рим — Марсель, время вылета 11.15, начнется через час и пять минут.

Чтобы скоротать время, экс-легионер отправился в кафетерий, взял чашечку кофе, сел лицом к огромным стеклянным панелям, выходящим на летное поле, и смотрел, как взлетают и садятся самолеты. Он любил аэропорты, хотя и не понимал, каким образом самолетам удается оторваться от земли. Большую часть жизни рев авиационных моторов означал для него приближение немецких «мессершмиттов», русских «штурмовиков», американских «летающих крепостей». Потом их сменили самолеты воздушной поддержки «В-26» или «скайрайдеры» в Индокитае, «мистери» и «фуги» в Алжире. Теперь, в гражданском аэропорту, ему нравилось наблюдать, как самолеты, словно большие серебристые птицы, плавно приближаются к земле, на мгновение зависая над посадочной полосой, как раз перед самым касанием. Застенчивый по натуре, он, однако, наслаждался суетой аэропортов. Возможно, размышлял он, если б его жизнь сложилась иначе, он работал бы в одном из них.

Мысли его вернулись к Сильвии, и густые брови озабоченно сошлись у переносицы. Это несправедливо, сказал он себе, что она должна умереть, а эти мерзавцы, засевшие в Париже, будут жить. Полковник Родин рассказывал ему о них, о том, как они предали Францию, опозорили армию, уничтожили Легион и оставили народы Индокитая и Алжира на милость террористов. От полковника Родина он не слышал ни слова лжи.

Объявили его рейс, и через стеклянные двери Ковальски вышел на залитое солнцем летное поле. Самолет стоял в сотне ярдов от здания аэропорта. С галереи два агента полковника Роллана наблюдали, как Ковальски поднялся по трапу, в черном берете и с заклеенной пластырем щекой. Один из них подтолкнул другого и усмехнулся. Едва самолет оторвался от земли, взяв курс на Марсель, они двинулись к выходу. По пути один задержался у телефона-автомата, набрал римский номер, представился по имени и доложил: «Он улетел. „Алиталия“ четыре-пять-один. Посадка в Маринане [18] в двенадцать десять. Ciao».

Десять минут спустя донесение поступило в Париж, еще через десять минут его приняли в Марселе.

Самолет «Алиталия» разворачивался над бухтой невероятно синей воды, заходя на посадку в аэропорту Маринан. Миловидная стюардесса-итальянка прошла по проходу между креслами, проверяя, застегнуты ли ремни, и села в последнем ряду. Она обратила внимание на пассажира, сидевшего перед ней, который, прильнув к окну, не отрывал взгляда от купающейся в солнечных лучах дельты Роны, словно никогда не видел ее раньше.

Это был крупный мужчина, не понимающий по-итальянски и говоривший по-французски с сильным акцентом, похоже, выходец из стран Восточной Европы. Черный берет, черные коротко стриженные волосы, черные очки, которые он ни разу не снял. Кусок пластыря на полщеки. Наверное, он сильно порезался, когда брился, подумала стюардесса.

Самолет приземлился точно по расписанию, подрулил к зданию аэропорта, и пассажиры направились в зал таможенного досмотра. Когда они один за другим проходили через стеклянные двери, низенький лысоватый мужчина, стоявший рядом с полицейским, проверяющим паспорта, легонько подтолкнул его.

— Вон тот здоровяк, черный берет, лейкопластырь на щеке, — отошел ко второму проверяющему и повторил то же самое.

Пассажиры разделились на две цепочки, чтобы пройти паспортный контроль. Два полицейских стояли за турникетами лицом друг к другу на расстоянии в десять футов, а пассажиры шли между ними, предъявляя паспорт или удостоверение личности и посадочную карточку. Синяя форма полицейских указывала на то, что они служат в ДСТ, [19] управлении, ответственном за поддержание порядка на территории Франции и проверку приезжающих иностранцев и возвращающихся французов.