— Как здоровье сэра Эвелина? — спросил Бернштейн.
— Хорошо, насколько мне известно, — сказал Монк по-русски, — но он не подписывал этого письма. — И услышал за спиной шорох. — Я буду очень признателен, если ваш молодой друг не всадит пулю мне в спину. На мне нет бронежилета, и я предпочитаю остаться в живых. Кроме того, у меня нет с собой ничего опасного, и сюда я пришёл не для того, чтобы попытаться нанести вам вред.
— Тогда зачем вы пришли?
Монк изложил все события начиная с 15 июля.
— Чепуха, — сказал Бернштейн. — Никогда в жизни не слыхал такой чепухи. Я знаю о Комарове. По крайней мере считаю, что знаю. На мой вкус, он чересчур правый, но если выдумаете, что оскорбление евреев — что-то новое, то вы ничего не знаете о России. Они все это делают, но им всем нужны банки.
— Оскорбления — это одно, мистер Бернштейн. То, что у меня в этом портфеле, — больше чем оскорбления.
Бернштейн долго и пристально смотрел на него.
— Этот манифест — вы принесли его?
— Да.
— Если бы Комаров и его бандиты узнали, что вы здесь, что бы они сделали?
— Убили бы меня. В городе повсюду его люди, сейчас они ищут меня.
— Вы мужественный человек.
— Я взялся за эту работу. Прочитав манифест, я понял, что стоит согласиться.
Бернштейн протянул руку:
— Покажите мне.
Сначала Монк дал ему заверенный доклад. Банкир привык читать сложные документы с огромной скоростью. Он закончи чтение примерно через десять минут.
— Три человека, э-э…
— Старик уборщик, секретарь Акопов, так глупо оставивший документ на столе, где его легко украсть, и Джефферсон, журналист, в случае с которым Комаров заблуждался, думая, что он прочитал манифест.
Бернштейн нажал кнопку интеркома.
— Людмила, достаньте в бюро файлы за конец июля и начало августа. Посмотрите, нет ли в местных газетах чего-нибудь о Акопове, русском, и об английском обозревателе по фамилии Джефферсон. О первом также поищите некрологи.
Он быстро просмотрел на экране компьютера список имён. Затем проворчал:
— Они мертвы, точно. А теперь ваша очередь, мистер Монк, если вас поймают.
— Надеюсь, не поймают.
— Хорошо, раз вы идёте на риск, я посмотрю, что приготовил господин Комаров для всех нас.
Он снова протянул руку. Монк дал ему тонкую чёрную папку. Бернштейн начал читать. Одну страницу он перечитал несколько раз, то и дело возвращаясь к уже прочитанному. Не отрывая глаз от документа, он произнёс:
— Илья, оставь нас. Всё в порядке, иди. — Монк услышал, как за помощником закрылась дверь. Банкир наконец оторвался от текста и посмотрел на Монка. — Он не может так думать.
— Полное истребление? Это уже пытались сделать.
— В России миллион евреев, мистер Монк.
— Знаю. Десять процентов могут позволить себе уехать.
Бернштейн встал и подошёл к окну, за которым виднелись заснеженные крыши Москвы. Стекло имело зеленоватый оттенок; при толщине в пять дюймов его не мог пробить и бронебойный снаряд.
— Он не может в действительности так думать.
— Мы убеждены, что может.
— Мы?
— Люди, которые послали меня, обладают властью и влиянием. Но их пугает этот человек.
— Вы еврей, мистер Монк?
— Нет, сэр.
— Вам повезло. Он ведь победит, не так ли? Опросы показывают, что его невозможно остановить.
— Положение может измениться. На днях его разоблачил генерал Николаев. Это должно повлиять. Надеюсь, что и Православная Церковь сыграет свою роль. Может быть, его удастся остановить.
— Хм, Церковь. Она недруг евреям, мистер Монк.
— Нет, но его планы касаются и Церкви.
— Так вы ищете союзников?
— Что-то в этом роде. Церковь, армия, банки, этнические меньшинства. От всех помощи, понемногу. Вы видели репортажи о бродячем проповеднике? Призывающем вернуть царя?
— Да. Глупость, по моему личному мнению. Но лучше царь, чем наци. Чего вы хотите от меня, мистер Монк?
— Я? Ничего. Выбор ваш. Вы председатель консорциума четырёх банков, контролирующего два независимых канала телевидения. Ваш «Грамман» стоит в аэропорту?
— Да.
— До Киева всего два часа лета.
— Почему до Киева?
— Вы могли бы посетить Бабий Яр.
Леонид Бернштейн резко отвернулся от окна.
— Теперь вы можете идти, мистер Монк.
Монк взял со стола свои папки и положил их обратно в портфель.
Он знал, что зашёл слишком далеко. Бабий Яр — это овраг на окраине Киева. В период между 1941 и 1943 годами сто тысяч мирных жителей были расстреляны из пулемётов на краю этого оврага, с тем чтобы трупы падали в него. Среди расстрелянных было несколько комиссаров и видных коммунистов, но девяносто пять процентов составляли украинские евреи. Монк подошёл к двери, когда Леонид Бернштейн сказал:
— А вы там были, мистер Монк?
— Нет, сэр.
— А что вы о нём слышали?
— Слышал, что это страшное место.
— Я был в Бабьем Яре. Это ужасное место. До свидания, мистер Монк.
Маленький кабинет доктора Ланселота Проубина в Геральдической палате на улице королевы Виктории был весь завален бумагами. Каждый кусочек горизонтального пространства занимали стопки бумаг, которые, казалось, лежали в беспорядке, и всё же специалист по генеалогии отлично ориентировался в этой неразберихе.
Когда вошёл сэр Найджел Ирвин, доктор Проубин вскочил на ноги и, смахнув на пол весь Дом Гримальди, предложил гостю освободившийся стул.
— Итак, как идут наши дела? — спросил Ирвин.
— С престолонаследием Романовых? Не очень хорошо. Как я и думал. Есть один, кто мог бы претендовать, но не хочет; другой жаждет трона, но по двум пунктам исключается, и американец, к которому не обращались, да и все равно у него нет шансов.
— Так плохо? — сказал Ирвин.
Доктор Проубин просто светился. Он окунулся в свою стихию — мир родословных, браков между дальними родственниками и странных правил.
— Давайте начнём с обманщиков, — сказал он. — Помните Анну Андерсен? Ту, что всю жизнь утверждала, что она великая княжна Анастасия, которая спаслась после убийства в Екатеринбурге. Все ложь. Она уже умерла, но тесты на ДНК окончательно доказали, что она была самозванкой. Несколько лет назад в Мадриде умер ещё один самозванец, выдававший себя за царевича Алексея. Он оказался бывшим заключённым из Люксембурга. Остаются трое, о которых иногда упоминают в прессе, обычно неправильно. Слышали о князе Георгии?