Он провёл в Лондоне пять дней; они с сэром Найджелом Ирвином остановились в «Монколме», тихом и незаметном отеле, прятавшемся на Нэш-Террас, позади Мраморной арки. За эти дни мастер шпионажа подробно объяснил, что должен будет сделать Монк. Наконец больше ничего не оставалось, кроме как попрощаться. Ирвин сунул ему листочек бумаги.
— Если вдруг эта удивительная система связи откажет, то там есть парень, который, может быть, сумеет передать сообщение. Конечно, это самый крайний случай. Ну что ж, прощай, Джейсон. Я не поеду в Хитроу. Ненавижу аэропорты. Знаешь, я думаю, ты сумеешь сделать это. Да, чёрт побери, я действительно считаю, что ты сможешь.
Кайрэн и Митч отвезли его в Хитроу и дошли вместе с ним до паспортного контроля. Здесь каждый протянул ему руку.
— Удачи, босс, — сказали они.
Полет прошёл спокойно. Никто не знал, что он совершенно не похож на Джейсона Монка, прилетевшего в Хитроу месяц назад. Никто не знал, что он не тот человек, имя которого стояло в паспорте. Его везде пропускали.
Через пять часов, переведя часы на три деления вперёд, он подходил к паспортному контролю в аэропорте Шереметьево в Москве. Его виза была в порядке, запрошена и получена в российском посольстве в Вашингтоне. Монка пропустили.
На таможне он заполнил длинную декларацию о наличии валюты и водрузил свой единственный чемодан, на стол для осмотра. Таможенник посмотрел на него и указал на атташе-кейс.
— Откройте, — сказал он по-английски.
Кивая и улыбаясь, любезный американский бизнесмен Монк повиновался. Таможенник просмотрел его документы и взял компьютер. Одобрительно осмотрел его и, сказав «хорошо», положил обратно. Быстро поставив мелом знак на каждой веши, он повернулся к следующему пассажиру.
Монк, взяв свой багаж, прошёл через стеклянные двери и очутился в стране, куда поклялся больше не возвращаться.
Гостиница «Метрополь», большой куб из жёлтого камня, насколько помнил Монк, находилась на прежнем месте, напротив сквера у Большого театра.
В холле Монк подошёл к портье и, представившись, предъявил свой американский паспорт. Портье сверился с экраном компьютера, набирая цифры и буквы, пока на нём не появилось подтверждение, затем взглянул на паспорт, перевёл взгляд на Монка, кивнул и заученно улыбнулся.
Номер Монка оказался именно таким, какой он заказывал, следуя совету курьера сэра Найджела Ирвина, говорившего по-русски и посланного в Москву на разведку четыре недели назад. Это была угловая комната на восьмом этаже, с видом на Кремль и, что более важно, выходившая на балкон, который огибал здание по всей его длине.
Из-за разницы во времени, когда он устроился здесь, вечер только начинался, а октябрьские сумерки были достаточно холодными даже для тех, кто имел пальто. В этот вечер Монк поужинал в гостинице и рано лёг спать.
На следующий день дежурил другой портье.
— У меня проблема, — обратился к нему Монк. — Я должен пойти в посольство США, чтобы они сделали отметку в паспорте. Это мелочь, как вы понимаете, бюрократизм…
— К сожалению, сэр, паспорта постояльцев хранятся у нас всё время проживания, — сказал портье.
Монк перегнулся через стойку, и стодолларовая купюра захрустела у него в руке.
— Я понимаю, — с серьёзным видом сказал он, — но, видите ли, проблема вот в чём. После Москвы мне придётся попутешествовать по Европе, а срок моего паспорта скоро истекает, поэтому в консульском отделе посольства необходимо подготовить новый. Я буду отсутствовать всего пару часов…
Портье был молод, недавно женат, и они с женой ждали ребёнка. Он прикинул, сколько рублей по курсу «чёрного рынка» может получить за стодолларовую купюру, и оглянулся по сторонам.
— Извините, — произнёс молодой человек и исчез за стеклянной перегородкой, отделявшей стойку портье от служебных помещений. Через пять минут он вернулся. С паспортом. — По правилам его возвращают только при выезде, — предупредил портье. — Вы должны вернуть его мне, если остаётесь.
— Послушайте, я уже сказал: как только в посольстве покончат со всеми формальностями, я принесу его сюда. Когда заканчивается ваше дежурство?
— В два часа дня.
— Хорошо, если я не успею к этому времени, ваш коллега получит его к пяти часам.
Паспорт и стодолларовая купюра поменялись местами. Теперь Монк и портье стали заговорщиками. Кивнув друг другу, они с улыбкой расстались.
Вернувшись в свой номер, Монк вывесил табличку «Прошу не беспокоить» и запер дверь. В ванной он вынул из туалетного прибора растворитель во флаконе с наклейкой, указывающей, что это жидкость для промывания глаз, и наполнил раковину тёплой водой. Шапка густых седых кудрей доктора Филипа Питерса исчезла, её заменили белокурые волосы Джейсона Монка. Усы исчезли от прикосновения бритвы, а дымчатые очки, скрывавшие слабые глаза учёного, отправились в мусорную урну внизу в холле.
Паспорт, который он достал из атташе-кейса, был на его имя, с его собственной фотографией, на нём стояла отметка о въезде, поставленная на паспортном контроле аэропорта, скопированная с паспорта, привезённого курьером Ирвина из более ранней поездки, но с соответствующей датой. Внутри паспорта лежал дубликат декларации о валюте, тоже с поддельным штампом валютного контроля.
Через некоторое время Монк спустился на первый этаж, пересёк главный, со сводчатым потолком, холл и вышел через дверь, не видную со стороны портье. Перед «Метрополем» стояла вереница такси, и Монк сел в одно из них.
— "Олимпик-Пента", — сказал он.
Водитель, знавший этот отель, кивнул, и они поехали.
Олимпийский комплекс, построенный к Играм 1980 года, был расположен к северу от центра города, сразу же за Садовой-Спасской, или Садовым кольцом. Стадион возвышался над окружающими зданиями, и в его тени находился построенный немцами отель «Пента». Монк вышел у козырька подъезда, заплатил таксисту и прошёл в холл. Когда такси уехало, он вышел из отеля и остальную часть пути прошёл пешком. Пройти надо было всего четверть мили.
К югу от стадиона царила атмосфера унылой запущенности, возникающая, когда поддержание порядка и ремонт становятся не по силам. Построенные в коммунистическую эпоху здания с находящимися в них десятками посольств, офисов и ресторанов покрылись патиной летней пыли, превращающейся зимой в твёрдую корку. Ветер шевелил клочки бумаги и полиэтилена на тротуарах.
Рядом с улицей Дурова находилась огороженная территория, внутри которой здания и садики имели совершенно другой, ухоженный вид. Основные постройки состояли из гостиницы для приезжающих из провинции, очень красивой школы, построенной в середине девяностых годов, и самого культового здания.
Главная мечеть Москвы, построенная в 1905 году, носила отпечаток дореволюционного изящества. В течение семидесяти лет коммунистического режима она влачила жалкое существование, подвергаясь, как и христианские церкви, преследованиям по законам атеистического государства. После падения коммунизма щедрый дар Саудовской Аравии позволил осуществить пятилетнюю программу восстановления и строительства. Гостиница и школа входили в эту программу середины девяностых годов.