— Там семьдесят процентов женщин и детей, — сказал он послу и инициатору подавления восстания. — Они бросают камни. Камни не могут повредить танки.
— Их надо проучить! — кричал Андропов. — Стреляйте!
Николаев уже видел, во что превращают тяжёлые пулемёты массы гражданских людей в замкнутых пространствах. В Смоленске, в 1941-м. Там, среди других, были и его родители.
— Вам это нужно — вы и делайте, — ответил он Андропову.
Кто-то из генералов замял скандал, но карьера Николаева висела на волоске: Андропов не относился к тем, кто умеет прощать.
В шестидесятые годы он несколько лет прослужил на берегах Амура и Уссури, пограничных с Китаем рек, в то время как Хрущёв обдумывал, не следует ли преподать Мао Цзэдуну урок в танковой войне.
Хрущёва сместили, его заменил Брежнев, кризис миновал. Николаев с радостью покинул холодные, бесплодные пустыни на маньчжурской границе и вернулся в Москву.
В 1968 году, во время Пражского восстания, он, сорокадвухлетний генерал-майор, командовал прекрасно обученной дивизией. Он заслужил глубокую благодарность десантников, когда спас один из их отрядов, попавших в безвыходное положение. Слишком малочисленную группу, сброшенную в центре Праги, окружили чехи, и тогда Николаев лично ввёл в город танки, чтобы спасти десантников.
Четыре года он читал лекции по применению в военных действиях танков в Академии имени Фрунзе, подготовив совершенно новое поколение офицеров танковых войск, обожавших его, а в 1973 году его назначили советником при бронетанковых войсках Сирии. Этот год вошёл в историю как год войны — Иом Кипур — Искупления.
Хотя и предполагалось, что Николаев должен оставаться в тени, он настолько хорошо знал присланные советские танки, что разработал и возглавил наступление на израильскую Седьмую бронетанковую бригаду с Голанских высот. Сирийцы не могли сравниться с ней, но план и тактика генерала были блестящи. Израильская Седьмая бронетанковая бригада уцелела, но некоторое время сирийцы держали её в большом напряжении; это был один из немногих случаев, когда арабские танки доставляли израильтянам беспокойство.
Учитывая сирийский опыт Николаева, его пригласили в Генеральный штаб, разрабатывавший наступательные операции против НАТО. Затем был Афганистан. Николаеву тогда исполнилось пятьдесят три года, и ему предложили командование Сороковой армией, на которую возлагалось выполнение этого задания. Назначение приносило с собой повышение с генерал-лейтенанта до генерал-полковника.
Генерал Николаев изучил планы, природные условия, этнический состав населения и написал рапорт, в котором заявил, что операция и оккупация приведут к напрасным потерям, бессмысленны и превратят Афганистан в советский Вьетнам. И во второй раз выступил против Андропова.
Его снова послали в глушь — обучать новобранцев. Генералы, отправившиеся в Афганистан, получали свои награды — до поры до времени. Они, кроме этого, получали чёрные мешки, десятки тысяч чёрных мешков с телами убитых солдат…
— Это враньё! Не верю в эту чепуху! — Старый генерал отшвырнул чёрную папку, и она упала Монку на колени. — Вы нахал, янки. Вы пробрались в мою страну, в мой дом… пытаетесь заморочить мне голову этим зловредным враньём…
— Скажите мне, генерал, что вы думаете о нас?
— О вас?
— Да, о нас. Об американцах, людях с Запада. Меня послали сюда. Я действую не по своей воле. Зачем меня послали? Если Комаров — прекрасный человек и великий будущий вождь, то какого… надо нам беспокоиться?
Старик смотрел на него не столько шокированный грубым выражением, которое он слышал на каждом шагу, сколько поражённый настойчивостью этого человека.
— Я знаю, что всю жизнь я сражался с вами.
— Нет, генерал, вы всю жизнь были настроены против нас. Этого требовало служение режиму, который, как вы знаете, творил чудовищные вещи…
— Это моя страна. Оскорбляйте её, если посмеете.
Монк подался вперёд и постучал пальцем по «Чёрному манифесту».
— Но не творилось ничего подобного. Ни Хрущёв, ни Брежнев, ни Андропов не делали ничего, подобного этому…
— Если это правда, если правда! — воскликнул старый солдат. — Любой мог это написать.
— Тогда почитайте. Это история о том, как к нам попала эта бумага. Старый солдат отдал свою жизнь, чтобы вынести её и отдать людям.
Он протянул заверенный доклад генералу и щедро налил ему водки. Генерал по-русски, одним глотком, осушил стакан.
…И только летом 1987 года кто-то добрался до верхней полки, снял с неё рапорт Николаева, написанный в 1979 году, стряхнул с него пыль и отнёс в Министерство иностранных дел. В январе 1988 года министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе заявил всему миру: «Мы уходим».
Николаеву наконец присвоили звание генерал-полковника и назначили руководить выводом войск. Последним командующим Сороковой армией был генерал Громов, но ему сообщили, что вывод будет проводиться по плану Николаева. Удивительно, но вся Сороковая армия вышла, почти не понеся потерь, несмотря на то что моджахеды буквально хватали её за пятки.
Последняя советская колонна перешла мост через Амударью 15 февраля 1989 года. Николай Николаев замыкал колонну. Он мог бы улететь на штабном самолёте, но он уходил вместе с солдатами.
Он в одиночестве сидел на заднем сиденье «газика» с шофёром впереди. Больше никого не было. Он никогда раньше не отступал. Он сидел выпрямившись, в полевой командирской форме без погон, указывающих на его звание. Но солдаты узнавали седую гриву волос и кончики колючих усов.
Они устали от ненавистного Афганистана и, несмотря на поражение, радовались, что возвращаются домой. Сразу же за мостом на северной стороне раздались приветственные крики. Солдаты остановились на обочине, увидев седого генерала, высыпали из машин и приветствовали его. Среди них были и солдаты ВДВ, слышавшие о пражском инциденте, — и тоже приветствовали его. За рулём бронетранспортёров в основном сидели бывшие танкисты — они махали ему и кричали.
Тогда ему было шестьдесят три, он ехал на север, в отставку, начинать жизнь, заполненную лекциями, мемуарами и старыми друзьями. Но всё равно он оставался для них «дядей Колей», и он вёл их домой.
За сорок пять лет службы в танковых войсках он совершил три поступка, сделавших из него легенду. Он запретил «дедовщину» — систематическое издевательство солдат, прослуживших больше года, над новобранцами, что приводило к сотням самоубийств, — в каждом подразделении, находящемся под его командованием, заставляя других генералов следовать его примеру. Генерал зубами и когтями вырывал у политической верхушки лучшие условия и лучшее питание для своих солдат. И ещё Николаев настойчиво воспитывал в каждом подопечном чувство гордости за то, чем он занимался, и требовал интенсивной подготовки, до тех пор пока каждое подразделение, находившееся под его командованием, от взвода до дивизии, не становилось самым лучшим.