Махидевран возвращалась в гарем потрясенной, Яхья Эфенди показал все в ином свете, совсем не так, как виделось из Манисы и даже просто из покоев в гареме. Стоит ли тратить короткую человеческую жизнь на борьбу за власть? Стоит ли менять простое человеческое счастье на призрачное счастье власти? Мустафа любит наложницу, может, не нужно убивать эту любовь, чтобы женить его выгодно, может, Сулейман прав, презрев все возражения и женившись на Хуррем?
Баш-кадина другими глазами посмотрела и на саму Хуррем. Как бы ни ненавидела Махидевран эту пигалицу, захватившую власть над Повелителем, она вынуждена признать, что сама Хуррем любит Сулеймана по-настоящему, как и он ее. Если это и колдовство, то колдовство любви, с которым придется считаться.
Долго сидела без огня, не приказывая зажечь светильники, вспоминала слова Эфенди, размышляла. Служанки прислушивались, не понимая, в чем дело…
И спать легла молча, но сон не шел. Если бы ей совсем недавно сказали, что может уступить Повелителя и положение главной женщины гарема без боя, что не пожелает выцарапать глаза ненавистной сопернице, не поверила бы. Но вот после сегодняшней встречи поняла, что так и поступит. Нет, она не станет биться за гарем, оставив Мустафу в Манисе одного, не станет добиваться призрачной власти там, где власти у нее не было и никогда не будет, даже если Повелитель назовет главной женщиной гарема. В сердце султана царит Хуррем, этого достаточно, чтобы уступить все остальное.
Остальное – это гарем и положение в Стамбуле, но никак не будущее сына, Махидевран поняла, что за Мустафу она готова биться и с Хуррем. Но Яхья прав, эта битва не в гареме, а в Манисе, нужно помочь Мустафе стать блестящим правителем огромной провинции, чтобы отец убедился, что лучшего наследника ему не найти. И если будет на то воля Аллаха, Сулейман назовет наследником старшего сына.
Если будет на то воля Всевышнего… Где-то в глубине души шевельнулась мысль, что все в его руках, значит… бывает, что лошади вдруг понесут, или еще что случится… Отругала сама себя за такую мысль, прогнала, но сколько ни гнала, та возвращалась. Все в руках Всевышнего, он рассудит, кому быть султаном, а кому… Нет! Маниса защитит, Мустафу любят и не дадут уничтожить, если… Снова корила себя, потому что Сулейман жив-здоров. Тысячу раз шептала:
– Мир ему и благословение Божье!
– Махидевран? – Сулейман чуть поморщился, услышав, что мать Мустафы просит войти. Он был не готов говорить с баш-кадиной. Объявил Хуррем женой по шариату, но пока не назвал главной женщиной гарема, уж очень неожиданно появилась в Стамбуле Махидевран, словно подгадала время. Она не присутствовала на празднике, посвященном их с Хуррем свадьбе, много времени провела у могилы валиде, вчера даже говорила с Яхьей Эфенди, как донесли султану. Небось пришла требовать своего?
А может, так и лучше? Сказать сразу и не тянуть время… Сулейман терпеть не мог резких разговоров, объяснений, тем более с женщинами, предпочитал решать все либо в одиночестве, либо в разговоре с Ибрагимом. Но с визирем говорить на эту тему не хотелось, Ибрагим-паша по-прежнему терпеть не мог Хуррем, к тому же и сам запутался в своих домашних делах, какой из него советчик?
– Пусть войдет.
Махидевран вошла, поклонилась – не слишком низко, но и не надменно, как раз так, чтобы показать свое место, но не быть неуважительной.
– Повелитель…
– Как ваше здоровье, баш-кадина? Как Мустафа?
Спросил, словно сразу подчеркнул и ее положение (не изменилось), и то, что главное – их сын.
– Инш Аллах! Все благополучно. Повелитель, простите, что не была на вашем празднике, но я поспешила на могилу валиде. Жаль, что не застала ее живой, это такая потеря…
Он повторил ставшее в последние дни привычным:
– Все мы принадлежим Богу, к нему и возвращаемся.
– Инш Аллах!
Несколько мгновений помолчали. Если бы Сулейман завел разговор о гареме, Махидевран могла бы изменить свое решение. Скажи султан, что не видит во главе женского царства никого, кроме нее, или хотя бы вспомни, что именно Махидевран, как мать наследника, должна принять власть в гареме, она дрогнула бы. Но Сулейман молчал, не зная, как сказать ей, что гарем теперь не столь важен, и женщина произнесла сама:
– Повелитель, я проведала вас и валиде, поговорила с Яхьей Эфенди, съезжу еще к Хатидже-султан и Амире-хатун и возвращусь в Манису, если позволите. Что передать Мустафе?
Огромный камень свалился с души Сулеймана, неужели не придется обижать Махидевран сообщением, что она теперь только мать Мустафы и не больше?
Они сидели рядом, как когда-то в молодости, и беседовали. Махидевран рассказывала о Мустафе, о его первых шагах в правлении провинцией, о том, что в Манисе уже справляется уверенно, о том, что там помнят самого Сулеймана, что не забыли и валиде… Сулейман давал советы, просил передать наставления сыну, сетовал, что тот не приехал вместе с матерью…
– Повелитель, у меня к вам одна просьба. Я понимаю, что она слишком велика, но исполните ее в честь нашего сына…
Сулейман снова напрягся: что может попросить Махидевран? Кто же их разберет, этих женщин.
– Слушаю.
Махидевран вдохнула поглубже и словно в холодную воду бросилась:
– Повелитель, вы даровали свободу Хуррем. Я понимаю, что это огромный дар, но сделайте его и мне тоже. – Сулейман не успел подумать, что следующей просьбой будет жениться по шариату, Махидевран быстро добавила: – Хочу вернуться в Манису свободной женщиной. Я ваша рабыня навсегда, но для других хочу быть свободна.
Она не собиралась просить об этом, как-то само вышло.
Сулейман кивнул:
– Я прикажу написать фирман немедленно.
И словно еще один камень свалился с души у обоих.
Пока писали бумагу, пока рисовали тугру султана, ставили печать, султан предложил Махидевран шербет, фрукты, сласти… Снова расспрашивал о житье в Манисе, о том, не нужно ли чего… Им было хорошо и легко рядом, Сулейман невольно отмечал, насколько похорошела Махидевран, стала стройной и словно помолодела. Где-то внутри шевельнулась ревнивая мысль, что у нее кто-то появился. Если бы не Хуррем, которая заполняла все сердце Сулеймана, он, пожалуй, не отпустил бы старшую жену в Манису…
Махидевран вышла из покоев султана почти счастливой. За пазухой лежал фирман Повелителя, объявляющий о том, что и она стала свободной женщиной, которой принадлежит все, что она имеет. Меньше всего Махидевран думала о том, что у нее есть, и куда больше о своей свободе.
И она отправилась к… Хуррем.
Роксолане уже сообщили и о том, что Махидевран у Повелителя, и о спешно написанном фирмане. Она сидела оглушенная. Что задумала соперница? Еще недавно казалось, что она успокоилась, но столь долгая беседа Махидевран с султаном не сулила Роксолане ничего хорошего, а уж полученная свобода соперницы тем более.