– Что это было?
Мария тихонько подала голос со своего матраса:
– Повелитель сказал, что Ибрагима-паши больше нет.
До утра сидели, не в силах не только заснуть, но и вообще прилечь. Зубы стучали от ужаса, но выйти и что-то спросить не рискнула даже Роксолана. Евнухи из коридоров вдруг исчезли, словно растворились в воздухе.
На рассвете она не выдержала и приказала одеть себя. Отправилась к кизляру-аге, все же тот сопровождал султана от ее покоев до ворот, может, что знает?
Главный евнух от ужаса словно разучился говорить громко, перешел на шепот:
– Хасеки Хуррем, что было ночью, не знаю, но утром тело визиря Ибрагима-паши обнаружено перед воротами Дивана с петлей на шее, а… – он приник к уху Роксоланы, – стены в комнате приемов, где Повелитель и визирь… бывший визирь ужинали, а потом визирь лег спать, забрызганы кровью!
Ужаснулся не только гарем, ахнула вся империя. Всесильный визирь оказался удавленным, как собака, а его кровь Повелитель просто запретил смывать со стен в назидание другим.
Кому и в назидание чего? Тех, кто посмел бы вести себя подобно Ибрагиму, в империи не находилось и без кровавых пятен на стене ниши. Столица притихла, гарем, казалось, вымер, даже дети ходили на цыпочках и говорили шепотом.
Роксолана не знала, можно ли поговорить с султаном, что вообще делать. И посоветоваться снова не с кем.
Утром пришла Зейнаб, спокойно выслушала известие о казни главного врага своей госпожи, зло усмехнулась:
– В Бедестане твердят, что Ибрагим-паша пал жертвой собственного властолюбия. Я не видела тех, кто пожалел бы.
– Бедестан уже знает?!
– И-и… госпожа, там знают обо всем раньше, чем что-то случится. Никто не жалеет. Но вы не радуйтесь, пожалеет еще сам Повелитель.
– Это почему?
– Совестливый очень.
Старуха была права, Сулейман пожалел, и не раз. Ему по-настоящему не хватало Ибрагима с его советами и насмешками еще очень долго. Роксолана не то, она женщина, к тому же знала не все.
К тому же под влиянием момента Сулейман приказал казнить и сына Ибрагима, своего племянника Мехмеда. Почему? Просто одним из последних слов Ибрагима было обещание, что сын отомстит за отца.
Стамбул был потрясен произошедшим.
Гарем был потрясен произошедшим.
Султан был потрясен им же сотворенным.
Роксолана… и того хуже.
Ей бы радоваться, ведь больше не было заклятого врага, а она вдруг почувствовала вокруг себя страшную пустоту.
Когда умерла валиде и Повелитель сделал Роксолану хозяйкой гарема, а сам почти сразу отправился в поход, навалилось столько дел и забот, что не успела почувствовать прелесть нового положения, трудностей оказалось куда больше.
Умерла валиде, уехала Махидевран, а вот теперь не стало главного врага – Ибрагима-паши. Казалось, можно вздохнуть свободно и почувствовать себя почти вольной птицей. Она законная жена Повелителя по шариату, чего не бывало уже полторы сотни лет. Единственная женщина, которую султан зовет к себе по ночам (звал, сейчас он мрачен и спит один), хозяйка гарема, мать прекрасных детей…
Чего еще желать?
Не хватало одного: Роксолана не была матерью наследника престола, не ее сын должен стать следующим султаном. А это означало, что смертельная опасность для ее детей оставалась, как и для нее самой. Случись что-то с Сулейманом, из хозяйки гарема в мгновение ока можно превратиться в содержимое кожаного мешка, летящего в Босфор.
Дети главное счастье и боль Роксоланы после самого Повелителя. Старшему сыну Мехмеду уже пятнадцать, он красивый, стройный юноша, Михримах выросла пусть не выдающейся красавицей, зато умницей, ленив Селим, резок и нетерпим Баязид, зато малыш Джихангир радовал своей сообразительностью. Средние братья без конца спорят и даже дерутся, иногда Роксолана думала, что, случись стать султаном кому-то из них, едва ли второй брат остался бы в живых. И Селим, и Баязид вполне могли бы применить страшный закон Фатиха.
А Мустафа? Махидевран поклялась, что сын не применит, но в каждом письме, которое шлет в ответ на вежливые послания Роксоланы, пока одно и то же: пока наследник своего мнения не изменил.
Хотелось кричать: неужели Мустафа так жесток и кровожаден, что способен уничтожить братьев, чтобы даже не помышляли о престоле?! Но не то что закричать – прошептать вопрос не могла. Задать его означало показать свои заботы о недолгой жизни Повелителя. Думая о законе Фатиха, Роксолана никогда не связывала это со смертью Сулеймана, словно наследование ему не зависело от жизни Повелителя.
Удивительно, но сейчас, когда исчезли главные враги, а с Махидевран пусть шаткий, но мир, легче ничуть не стало.
Прежде всего это связано с Повелителем. В таком состоянии Роксолана не видела любимого никогда, после казни друга Сулейман замкнулся в себе настолько, что пробиться невозможно. Да и как, если к себе не зовет, никакой возможности просто поговорить… Кажется, так плохо никогда не бывало. Хотелось помочь, просто посидеть рядом, а он предпочитал одиночество…
Знать об этой тоске, о том, что султан изводит себя мыслями в одиночестве, невыносимо, и Роксолана решилась – отправила кизляр-агу с вопросом, можно ли ей поговорить с Повелителем наедине. Главный евнух приподнял бровь: о чем намерена говорить султанша? Но она не сочла нужным объяснять, и сама не знала о чем, хотелось просто увидеть любимое бледное лицо с орлиным носом, заглянуть в его глаза, коснуться руки…
Султан разрешил жене прийти, но встретил холодно:
– Что-то случилось, Хуррем?
«Хасеки» не сказал», – мысленно сокрушилась Роксолана.
Она подошла, как положено даже всесильной султанше – опустив голову и глаза в пол, чуть присела, кланяясь. Что сказать, если ты в положении просительницы, а не возлюбленной? Прежний Сулейман уже давно поднял бы ее голову, заглянул в глаза, что-то добавил насмешливо. Нынешний молчал, выжидая. Чужой… или она ему чужая?! Нет!
Роксолана подняла голову сама, твердо глянула в его лицо и поразилась муке в глазах. Сердце сжало так, что не вдохнуть, как она могла ждать, как могла думать о себе и даже детях, когда ему так плохо?! Взять себя в руки хоть на мгновение стоило больших усилий, но Роксолана справилась.
– Повелитель, вы нужны детям… и мне…
Он только чуть хрипловато выдавил:
– Да…
Все равно, что будет – все равно! Роксолана сделала шаг и попросту прижалась к нему, спрятав лицо на груди. Ожидание длилось всего мгновение, но каким же долгим оно было! Вечным и страшным.
В следующий миг одна рука Сулеймана легла на ее плечо, другая на золотистые волосы. Не выдержав, Роксолана разрыдалась.