Гёкче вздрогнула, но ответила быстро:
– Да, Повелитель. Это еврейка Кира. Это я виновата…
Сулейман сделал знак Гёкче, чтобы замолчала, та послушно прикусила язык. А султана куда больше раскаянья служанки интересовало поведение ее хозяйки. Роксолана невольно приникла к решетке. Вот она, Кира, – женщина, из-за которой у нее столько бед!..
Кира кого-то смутно напоминала, только от волнения Роксолане никак не удавалось понять кого именно. Словно встречала когда-то, а может, нет…
И снова Сулейман сделал знак, чтобы молчали, сам вышел к еврейке. Та поспешно склонилась перед падишахом.
– Скажи свое имя, женщина.
– Эстер или Кира, как чаще меня зовут. Я вдова Элии Кандали.
– Назови день своего рождения как можно точней.
Даже если еврейка и была удивлена, то вида не подала. Она спокойно и с достоинством ответила:
– 6-й день месяца сафар 900 года хиджры, Повелитель.
Роксолана по ту сторону решетки заметно вздрогнула. Это же день рожденья самого Сулеймана?! Они ровесники?
– Кто твои родители?
– Я не ведаю. Меня в младенческом возрасте отдали в семью к добрым людям, которые воспитали меня и многому научили.
– А родилась где, в Стамбуле?
– Нет, господин, в Трапезунде.
Сердце Роксоланы готово было выпрыгнуть из груди. Она уже ничего не понимала, совсем ничего.
– Хорошо, я распоряжусь проверить все, что ты сказала. Если это правда, то… Ты не занимаешься колдовством?
– Колдовством?! Повелитель, у нашего народа это не принято, тем более женщинам. Нет, я ничего дурного не делаю, хотя сведуща во врачебных делах… За меня может поручиться Моше, сын Иосифа Хамона, вашего придворного лекаря…
– Хорошо, иди, я позову.
Женщина исчезла, так же как остальные, пятясь задом, к Повелителю нельзя поворачиваться спиной. Сам Сулейман вернулся к ничего не понимавшей Роксолане, сделал знак Гёкче, чтобы вышла, и, когда за ней закрылась дверь, вдруг рассмеялся:
– Ты так ничего и не поняла?
– Нет, – честно призналась женщина.
– Слышала дату рождения, которую назвала эта Кира-Эстер?
– Вашу…
– А место?
– Трапезунд.
– Кто просил тебя заботиться об этой женщине? Кто передал ей так много денег за эти годы, что Кира богата, весьма богата?
– Валиде просила.
Роксолана ахнула, она вдруг поняла, кого напомнила ей эта еврейка, но додумать мелькнувшую мысль не решилась. Сулейман помог:
– В Трапезунде в один день родились двое младенцев – детей султана… будущего султана Селима, мальчик и девочка. Самого Селима во дворце не было, зато у его жены Хафсы Айше гостила мачеха – ханша Нур-Султан. Ходили упорные слухи, что у совсем юной рабыни, умершей при родах, родился мальчик, а у жены Селима Хафсы девочка, но ловкая Нур-Султан сообразила заменить младенцев. Кира – девочка, рожденная Хафсой Айше, а я мальчик юной рабыни и султана Селима. Это моя сестра.
Роксолана хватала ртом воздух, не в силах вымолвить и слово, потом отчаянно замотала головой:
– Нет-нет! Она ничего такого не говорила!
– Кто, валиде или Кира?
– И валиде не говорила, и Кира тоже.
– Валиде думала, что ты знаешь тайну, а Кира просто ничего не знает сама, иначе давно уже вытребовала бы себе половину гарема, если не империи. И знать не должна! Она не из тех, кто скромно сидит в стороне.
– Нет, Повелитель, ваша сестра не может быть еврейкой!
– Ее просто отдали в еврейскую семью, и все эти долгие годы щедро помогали, сначала валиде, а потом ты.
И вдруг до Роксоланы дошло:
– А вы откуда это знаете?!
– Кормилица рассказала. На тебя она обижена за то, что валиде тебе, а не ей доверила заботиться о Кире.
– Что же теперь будет?
– Твоя Гёкче не из болтливых, если столько лет молчала. Кормилица тем более. А ты… ты у меня самая умная женщина во всем мире. – Сулейман ласково поцеловал Роксолану в голову. – Только больше не скрывай от меня ничего, могла случиться беда.
– А что будет с Кирой… с вашей сестрой?
– Будет жить, как жила. Только содержать ее теперь буду я.
– Повелитель, она легко догадается.
– Подумай, как осторожно приблизить ее к гарему, только не перестарайся, Кира может быть полезной, но допускать ее слишком близко нельзя. Знаешь, даже Моше Хамон отзывается о ней хорошо, только зовет ее Эстер. Найди повод воспользоваться ее медицинскими и другими знаниями.
– Для этого у меня есть Гёкче… но я что-нибудь придумаю.
– Придумай, ты же у меня самая хитрая женщина в империи. Столько лет молчала!
– Повелитель, не вините меня, я не могла сказать. Чужие тайны иногда тяжелей своих. – В глазах Роксоланы стояли слезы, она вдруг вспомнила, что все действительно могло закончиться очень плохо.
– И готова была погибнуть, чтобы не выдать тайну валиде?
– Я верила, что Аллах не допустит этого.
– Я все равно не смог бы тебя казнить… и даже удалить от себя не смог тоже. Хуррем, об одном прошу: никаких тайн больше. Или еще есть?
Ее губы вдруг чуть дрогнули, в глазах появился лукавый блеск. Сулейман притворно сурово сдвинул брови:
– Что?! Есть?!
– Да, Повелитель, но я не скажу. У моего сердца есть тайна… такая тайна… в нем царит поэт, а кто – не скажу!
– Соперник?! Если не назовешь имя – умру от ревности. Ты погибели моей хочешь?!
Они дурачились, как дети, хотя у самих уже была внучка. Рядом с этой удивительной женщиной Сулейман словно молодел, чувствовал себя действительно юным сердцем. Разве такое счастье можно купить или наколдовать?
Поцеловал Роксолану в голову еще раз, хотя она предпочла бы поцелуй иного рода…
– Скажи честно, ты меня приворожила?
Вскинула зеленые глаза:
– Да. Сердцем. С первого дня и навсегда. Ты мой и больше ничей.
– А ты?
– А я только твоя каждой стрункой своей души, тоже с первой минуты и до конца жизни. Моей жизни.
– Почему ты так сказала? – Брови Сулеймана чуть нахмурились уже не притворно, он почувствовал, что последние слова Хуррем сказаны не просто так, за ними что-то есть.
– Когда-то прорицатель предсказал мне многое из случившегося, в том числе и то, что моя жизнь короче вашей, Повелитель.
Сулейман не знал, что ответить, он не слишком жаловал прорицателей, помня о запрете заглядывать в будущее, но ругать Хуррем сейчас совсем не хотелось. И слушать о ее грехе бесед с прорицателем тоже. Нашел-таки выход: