– Только не очень усердствуй, у нее кожа совсем нежная и тонкая, – ворчливо распорядилась Зейнаб, но от Роксоланы не укрылось удовлетворение, которое испытывала при виде стараний ученицы учительница. Старухе нашлась хорошая замена, поворчит, но научит, а Гёкче действительно хотела учиться.
Из соседней комнаты уже доносилось довольное повизгивание Михримах. Принцесса невольно раздваивалась, с одной стороны, она копировала старшего брата Мехмеда, учась вместе с ним всему, в том числе итальянскому и верховой езде, Сулейман не разрешил только брать в руки оружие. С другой – женское начало брало свое, и ни одна материнская процедура ухода за лицом и телом не обходилась без участия Михримах. Любопытный нос влезал во все:
– А что это ты смешиваешь?
– А мне намажь!
– Я тоже хочу, чтобы мои ножки попарили в такой водичке.
– И мне на ручки мазь.
– И мне вымыть голову с хной.
Бесконечные «и мне», «и я хочу» приводили к тому, что в свои восемь лет Михримах была ухожена, как не всякая наложница.
Но девочка радовала тем, что была разумна и не ленилась учиться. Принцессе легко давалось все, иногда легче, чем Мехмеду, который считался самым сообразительным из султанских сыновей. Мехмед обошел своего старшего брата, наследника престола Мустафу, а сестра временами опережала Мехмеда. Она уверенно щебетала по-итальянски, легко разбирала арабскую вязь, считала и знала Фатиху – первую главу Корана – наизусть.
Разве мог Сулейман не гордиться хорошенькой и умной дочерью? Султан обожал свою принцессу, без конца баловал и потакал любым ее прихотям. Нельзя садиться на лошадь? Ничего, у Михримах появился пони, который бегал за принцессой по лугу, как комнатная собачка. Самые красивые платья, самые занятные игрушки, самые лучшие служанки…
Но принцесса выросла, и ее больше нельзя сажать на колени и качать, как на качелях. Не погладишь по головке, только и можно поцеловать. Все чаще звучало: «Я уже взрослая!» Удивительно, но избалованная с раннего детства Михримах быстро приняла новые условия: если ты взрослая, то не капризничай, не топай ножкой, а веди себя как взрослая.
Девочка легко сменила детские капризы на вот такую заботу о своей внешности и, хотя по-прежнему много времени проводила рядом с братом, уже жила своей, отдельной от него жизнью.
Мехмед вошел в материнские покои степенно, ему скоро девять, ну, может, не совсем скоро, но в этом году. После обрезания он жил уже в отцовской половине, обучаясь владению оружием, пусть и игрушечным, но каждый день приходил к матери и сестре. Мальчик старался не подавать вида, что скучает без старшего брата Мустафы, который уехал править провинцией далеко от Стамбула. У Мустафы свита, чиновники, даже свой гарем! Мехмед страшно ревновал брата к гарему, все остальное ничего, ведь не мешали же им дружить янычары или евнухи, но гарем… Хотелось спросить мать, зачем Мустафе нужны эти девушки, но Мехмед нутром чувствовал, что это не тот вопрос, который следует задавать женщине, да еще и в присутствии слуг. Решил, что спросит, когда останутся наедине. У отца поинтересоваться стеснялся.
Или все же лучше спросить отца?
Так и не решив, к кому же обратиться с каверзным вопросом, Мехмед принялся рассказывать матери об услышанном от арабского купца:
– Есть страны, где с неба сыплется ледяная крупа и лежит подолгу, не тая. А еще лед, как в леднике на кухне. Я ходил на кухню, там холодно. Как же люди могут жить в таком холоде?
– Живут, – улыбнулась Роксолана. – Это называется снег, но лежит он не круглый год, а только зимой. Весной тает, превращаясь в ручьи…
В глазах Роксоланы появилась такая грусть, что сын не мог не удивиться:
– Откуда вы знаете, матушка?
– Я родилась в такой стране. Жить там можно, нужно только одеваться и обуваться зимой теплей.
– Вы жили в горах? Муслим говорил, что снег всегда лежит в горах.
– Я не в горах, нет, наш Рогатин – город.
– Как Стамбул?
– Что ты… Нет, он небольшой, совсем небольшой.
– А отцу в Рогатине понравилось?
Роксолана рассмеялась:
– Он не бывал там.
Мехмед недоверчиво покосился на мать, разве может быть такое? Или в пределах владений падишаха нет таких земель? Тогда это явное упущение.
Договорить не удалось, явился евнух с приказанием от султана для Хуррем прийти сейчас.
– Что-то случилось?
– Нет, просто Повелитель пожелал, чтобы вы пришли.
Роксолана порадовалась, что только что привела кожу в порядок, всегда приятно хорошо выглядеть и вкусно пахнуть.
Сулейман явно желал удивить ее чем-то, глаза задорно поблескивали.
– Хуррем, мои воины в замке близь Вены захватили мешок с зернами кофе. Арабы готовят из таких бодрящий напиток, Ибрагим-паша сказал, что пробовал в Египте, напиток очень нравился. Только сластить нужно. Не хочешь попробовать?
– Я слышала о нем еще в Кафе. Арабы действительно варят вкусный напиток. Если Повелитель позволит, выпью еще раз.
Сулейман приказал принести все для кофе. Он старался, чтобы обслуживали только евнухи, понимая, что любой лишний взгляд, брошенный на красивую рабыню, может быть неприятен Хуррем. Это было большой уступкой чувствам Хасеки, обычно султаны окружали себя в гареме красивыми наложницами, куда приятней, когда вокруг тебя хлопочут красавицы, а не молчаливые кастраты.
На столике появились крошечные стаканчики, небольшой сосуд и горелка, в красивой коробочке порошок, на блюде куски сахара, зерна кардамона, перец в закрытой чашечке, сласти, на другом – фрукты. Сверкая белками глаз на темном, почти черном, лице, евнух ловко заварил кофе, разлил по стаканчикам странной формы, побросал в каждый по зернышку кардамона. По комнате разнесся кофейный запах, заставив повести носами даже евнухов, стоявших в коридоре.
Сулейман осторожно пригубил обжигающий напиток, чуть подождал, глотнул, пригубил еще. Роксолана последовала его примеру, предварительно добавив кусочек сахара.
– Ты права, нужно посластить…
– Как кофе попал в Вену, разве там пьют?
– Не знаю, наверное, кто-то купил у арабов, но не знал, как применить. Откуда ты о кофе знаешь?
– В Кафе нас учил арабскому выходец из Йеменской Мохи, он очень гордился тем, что хороший кофе растет только там. Твердил, что только это и есть настоящий кофе. Только они пьют не с кардамоном, а с имбирем и корицей. Мулей твердил, что в чашке должны быть всего три глотка: первый горький, как сама жизнь, второй сладкий, как любовь, а третий…
– Что же ты замолчала? Что третий?
– Третий таинственный, как жизнь.
– Хм… арабы умеют философствовать… Но почему ты ничего не говорила об этом напитке?
Роксолана с изумлением подняла глаза на Сулеймана: