Много крови прольется на нынешнем тинге. И Бьярни не желал ее, но...
...все получилось так и не так, как он ожидал.
Чужак вышел в круг, но Бергтор отказался с ним драться. Рассмеялся, что, мол, владыка островов не будет тратить свое время попусту. Он милосерден и дарит жизнь.
В честь праздника.
Тогда чужак повторил слова, сказанные Бьярни...
...о да, Медвежья лапа хорошо знал младшего брата, вспыльчивого, самолюбивого и такого неосторожного. Сколь легко было вызвать ярость, и сколь быстро эта ярость становилась всеобъемлющей, лишающей разума.
Бьярни много раз уже видел, как на губах брата выступала белая пена, а глаза наливались кровью.
И не ощущал Бергтор боли.
И не способны были остановить его раны.
И сам он делался силен, в разы сильнее обычного человека...
...вот только чужак вовсе не был обычным. Он вскинул руку, на ладонь принимая удар секиры, и огромное лезвие раскололось. А чужак толкнул Бергтора в грудь, и тот вылетел за пределы круга, покатился, роняя слюну и пену на песок.
Взвыл и... поднялся на четвереньки, дернул головой и отчетливо произнес:
- Я удавлю тебя голыми руками...
...этими руками он сосны корчевал. И однажды, ударом, поставил на колени черного тура, из тех, которые остались еще на острове.
- ...я удавлю тебя. А твою женщину отдам собакам.
Ему позволили договорить. И встать на ноги. Чужак оказался рядом. При нем не было оружия, да и нужно ли оно тому, кто способен руками хорошую южную сталь ломать?
Хрустнула шея. Провернулась голова и упала на песок.
Покатилась оставляя кровяный след. А массивное тело Бергтора еще несколько мгновений просто стояло. Потом и оно рухнуло...
Тихо стало.
Только женщина с ножами вдруг оказалась перед лавкой, становясь между людьми и Бьярни. Хотя, конечно, не Бьярни она защищала.
- Уберите оружие, - сказал чужак, подбирая голову. - Я не хочу никого убивать.
Молчали ярлы. Переглядывались. И Бьярни знал все их мысли. Поднялся он, опираясь на руку Сольвейг, и вышел в круг. Пусть бы и отвернулась от него удача, но разума Медвежья лапа не утратил. Все это знали.
- Уберите оружие, - повторил он слова чужака. - И вернетесь домой. Скажете своим женам и дочерям, что нет больше Бергтора, что не придет он и не скажет, чтобы отдавали зерно и мясо, не потребует шкуры и эль, не заберет для себя и своего хирда женщин.
Слушали Бьярни.
- Бергтор был свиреп и силен. Но он теперь мертв. И ты, ярл Трюри, думаешь, что твоих людей хватит, чтобы занять его дом. И о том же думает ярл Хьялви. А ты, Атни, вспомнил, небось, что одной со мной крови и прав имеешь больше, нежели прочие. Но много ли радости будет с того, что станете вы воевать друг с другом?
Молчат. Знают, что равны по силе. И все же слишком заманчиво надеть на голову золотой обруч, сесть на белую турью шкуру, что расстилают на плоском камне, и назвать себя конунгом.
- Чужаку предлагаешь все отдать?
Знаком указал Бьярни на топор. И Сольвейг подняла расколовшееся лезвие над головой, чтобы все видели.
- Он сильнее любого из вас. И если кто желает вызов бросить, то пусть скажет.
Смотрели ярлы на топор. Друг на друга.
На Бьярни.
- Некогда в Доме-на-холме жили люди с желтыми глазами.
Бьярни не видел чужака, но если тот не останавливал, то значит, Медвежья лапа правильно все делал. Его послушают, хотя бы задумаются над тем, что Бьярни говорит.
- Они были сильны, много сильнее любого человека. А еще ни железо, ни огонь, ни яд не способны были причинить этим людям вреда.
Думайте, ярлы. Вспоминайте. Не одна Алва сказки рассказывала.
- Дом-на-холме мертв, - сказал Хьялви, отмахиваясь от жены, которой вовсе не хотелось овдоветь до срока.
- Спит. Просыпается, - чужак встал рядом с Бьярни и, взяв кусок топора, раскрошил в ладони. - Это мой дом. Здесь. Пойдете против меня - умрете.
Он потер шею, на которой проступало лиловое пятно.
- Примете мою руку и останетесь живы.
- И что ты попросишь? - подал голос Трюри, прикидывая, что сумеет отдать на откуп.
- Десятую часть мяса, зерна, шкур, всего, что ты получаешь от моря или земли. И седьмую часть добычи, которую ты привезешь из похода. То, что принадлежало ему, - чужак указал на тело Бергтора, - я заберу себе.
Это было верно и по закону.
Они согласятся.
Бьярни зажмурился, вспоминая и другие истории. О том, что желтоглазые люди слышали море, а море приводило к островам косяки толстой сельди, и свирепых касаток, чей жир и мясо способны были накормить многих людей...
...да, это был хороший день. И Бьярни шепнул дочери:
- Иди домой.
По одному подходили ярлы и, сгибая спину, протягивали оружие чужаку, клянясь, что никогда не обратится оно против него.
Резали руки, проливали дареную кровь.
И когда последние капли упали на плоский камень, сказал Бьярни так:
- Отпусти их. Пусть завтра вновь откроется тинг. И тогда принесут они тебе дары, а с ними жалобы и просьбы.
- Похоже, мне пригодится разумный советник, - чужак усмехнулся и снова шею поскреб. - Ты знаешь, о чем будут просить?
- Я пятнадцать тингов сидел на плоском камне.
- Тогда еще некоторое время посидишь рядом.
Он обнял женщину, а та принялась что-то в полголоса выговаривать, вытирать ладони платком. Все ж таки странные у них обычаи, если не боится такому под руку лезть. И Бьярни подумал, что и чужаку вряд ли ведомы местные.
- Тебе надо решить, что ты будешь делать с женами Бергтора.
- Ничего. Пусть идут, куда хотят.
- Так нельзя. Они не проживут зимой одни. Ты убил их мужа и теперь должен кормить их. Или отдай, или убей, или оставь себе - твоей жене нужна будет помощь по дому. Бросать не принято.
Женщина в шубе сначала нахмурилась, а потом засмеялась.
Уверена, что не променяет ее желтоглазый? У Бергтора красивые жены, куда как красивей этой, тощей и темной.
- Сколько их?
- Четырнадцать.
И Сольвейг бы стала пятнадцатой.
- Там, у камня, стоит Кайса. Посмотри. Она молода. Сильна. Красива. У нее белые волосы и синие глаза. Многие ездили к ее отцу, везли богатые дары...
...и Кайса, зная о своей красоте, не страшится будущего. Стоит прямо, шубу скинула, позволяя оценить гибкий стан, полную грудь и широкие бедра. На руках ее - золотые браслеты. На шее - тяжелые ожерелья. В светлые волосы драгоценные камни вплетены.