– Ну погоди, может, еще все образуется, – сказала она.
– Что образуется?
– Ну не знаю… Найдутся котята.
– Где?
– Да где-нибудь. У тебя форточка открытой оставалась?
– При чем тут форточка?
– Она вылезла в окно, спустилась на улицу и где-нибудь в подвале родила.
– Ага, а потом бросила детишек и вернулась домой?!
– Действительно, странно. Они ведь от котят не отходят. Погоди минутку, я позвоню своему знакомому, он педиатр.
– Кошачий?
– Какая разница!
Пока телефон молчал, Вера Михайловна еще раз обыскала квартиру и даже с пристрастием допросила Афанасия. Тщетно. Афанасий была сама невозмутимость.
Подруга позвонила не через минуту, а через полчаса.
– Значит, так, педиатр этот ничего не знает. Но у него есть знакомый вирусолог, тот, правда, тоже ни уха ни рыла, но у него есть знакомая ветеринарша. Она, правда, по крупному рогатому скоту, но у нее есть…
– Короче! Кто у нее есть?
– Не кто, а что. У нее есть ветеринарная энциклопедия. Она посмотрела. Ну-ка возьми Афанасия на руки. Вера Михайловна взяла ненавистное животное.
– Теперь посмотри – есть ли у нее набухшие соски? Вера Михайловна перевернула кошку на спину – соски были, но малюсенькие.
– Нет.
– Ну вот, так и есть! Твоя кошка никого не родила! – торжественно провозгласила подруга,
– Как это? А куда девался живот?
– Ветеринарша сказала, что такие случаи часто встречаются у людей. Так называемая истерическая беременность. Ложная то есть.
– А у кошек?
– У кошек – редчайший случай. И еще она сказала, только ты не обижайся, что животные часто подражают своим хозяевам.
– Что ты хочешь этим сказать? Я никогда не симулировала беременность.
– Ну, может быть, ты слегка истерична, климакс, знаешь ли…
– Это тоже она тебе сказала? Я ведь не крупный рогатый скот.
– Это я сама додумала.
– Ну спасибо.
– Не за что. Успокойся, видишь, все объяснилось.
Вера Михайловна бросила трубку.
С Афанасием-то разъяснилось, а с ней самой? Неужели она действительно климактеричная истеричка?
Мужчины у Веры Михайловны не было уже года четыре. Она сама себе не признавалась в этом, но, когда по ночам ей снились бесстыдные сны, просыпалась уставшая и разбитая.
Глупо! Никакой мужик ей не нужен. Не кошка ведь она!
– Мама, как у тебя дела?
– Если ты позвонила только для того, чтобы задать этот дежурный вопрос, то у меня нет времени.
– О господи, мама, я просто волнуюсь.
– А что, есть причина? Я уже не жилец на этом свете? Хотя при нашей жизни отбросить лапти не так уж и сложно.
– Мама, меня уволили.
– Я всегда говорила: американцам верить нельзя. Они все сволочи.
– Мам, а Афанасий симулировала беременность.
– На что ты намекаешь? Что я тоже – симулянтка?
– Мам, ну что ты говоришь?
– А что ты думаешь? Вот главный вопрос.
Вера Михайловна и не заметила, как за разговорами открыла детское питание и съела его.
Когда положила трубку, уставилась на пустую баночку, и ей вдруг стало так тоскливо и одиноко. Хоть в петлю вместо Афанасия.
Вера Михайловна хотела заплакать, но не стала. Все слезы она отрыдала часом раньше.
И тогда она встала, открыла шкаф и достала самое свое нарядное платье.
Надо сказать, что на дорогие наряды у Веры Михайловны денег не было, но одевалась она отменно, даже Чарли иногда поглядывала на нее с завистью.
Секрет был прост: Вера Михайловна прекрасно шила. Журналы «Бурда» огромной стопкой лежали в углу.
И вот она достала свое лучшее платье, которое еще ни разу не надевала, сделала прическу, вечерний макияж, надела это шикарное платье и сказала:
– Имею право!
Швейцар отеля «Мэдиссон-Московская» ее не узнал. Широко распахнул двери и даже слегка поклонился.
Она сняла пальто в гардеробе, и гардеробщица тоже не узнала ее. Правда, там толпился народ, гардеробщица даже головы поднять не могла.
Вот так Вера Михайловна оказалась в баре.
Села за столик, от которого официант предупредительно отодвинул стул, заказала себе белого вина и подняла глаза.
Первый, с кем она столкнулась взглядом, был тот самый длинный негодяй, который устроил весь спектакль в гардеробе. Но теперь он смотрел на Веру Михайловну восхищенными глазами и даже делал какие-то скромные знаки кивками головы.
Вера Михайловна благосклонно склонила голову. Ей вдруг так захотелось отомстить этому паршивому иностранцу, что вся ее самовнушенная за дорогу в отель осторожность вмиг слетела.
Иностранец подался всем телом вперед, словно не веря своему счастью.
«Ну ты у меня попляшешь», – подумала Вера Михайловна и кивнула уже увереннее.
С 5 до 6 часов вечера
Они кричали так, что трудно было разобрать слова. Ругались, спорили между собой, угрожали неизвестно кому, грозились перерезать всех в этом здании, начиная с прислуги и заканчивая постояльцами.
– Эй, да завтра они нас просить будут, чтоб мы тут остались, хочешь?! – кричал Тагир, сжимая волосатые кулаки и потрясая ими в воздухе. – Сегодня уже будут, ты только скажи!
– Эй, тут хозяин вообще кто, а?! – Арслан допил остатки «Оджалеши» прямо из бутылки, отшвырнул ее, и она гулко покатилась по полу. – Да ты только скажи нам, только разреши, и мы тут такое устроим, такое устроим…
Шакир молча смотрел на Арслана тяжелым, задумчивым взглядом, как будто видел его впервые. И от этого взгляда не только Арслану стало не по себе, но и всем остальным. И постепенно крики перешли в разговор, разговор – в шепот, а потом вообще воцарилась тишина.
Шакир тяжело вздохнул, вынул из вазочки конфету и долго шелестел шумным целлофановым фантиком. Словно акробат, выполняющий неимоверно рискованный трюк на глазах у восхищенной публики, он отправил конфетку в рот и огляделся по сторонам, будто желая удостовериться в том эффекте, который произвел на окружающих.
– Ну и что вы делать собираетесь? – наконец тихо изрек он.
И снова комната взорвалась криками эмоциональных жителей гор.
– Зарежем парочку, чтоб остальные боялись! Надо ее наказать, чтоб знала свое место! Его, его наказать надо, он нас продал!