Утром меня разбудил «Ученик чародея» в исполнении моего мобильного. Эта мелодия – подарок одной девушки. Мне не нравится, но я не так часто получаю подарки, даже такие, полные сарказма. Я достал телефон, размышляя, как скоро я заработаю рак мозга, если буду держать мобильный под подушкой, и почему будильник сработал так рано. И тут понял, что это не будильник.
– Надеюсь, я не разбудил спящую красавицу?
Ричард родился в Саутэнде. Его голос гремит как канкан, полный визга игривых толстух и звона пивных кружек. В десять утра это сущая пытка.
– Я всю ночь работал.
– Знаю. Божественно провел время?
– Ты за этим звонишь?
– Просто дружеское участие.
Я встал с постели и голышом направился в свою холостяцкую кухоньку. Повышенный интерес Рича к моей несуществующей сексуальной жизни начинал действовать мне на нервы.
– Может, перейдешь к делу?
– Значит, нет.
– Нет, зато я выпил с хозяином.
– А, юный бандюган Билл.
– Ты с ним близко знаком?
– Я знал его отца.
Я наполнил чайник водой и воткнул в розетку.
– Ты пропадаешь, – закричал Рич.
– Извини. – Я вернулся в комнату. – И как он?
– Свинья. Тебе зачем?
– Просто дружеское участие.
Конверт с деньгами Билла лежал на журнальном столике. Я вытряхнул купюры – тысяча двадцатками – неплохо за пару часов работы, хотя, кажется, мне еще предстоит отработать сполна. Коричневый конверт лежал под диванной подушкой. Я вытащил его и посмотрел на печать. Вскрыть нетрудно, но покой дороже.
– У тебя паспорт есть? – прогремел Рич.
Я похрустел купюрами.
– Где-то есть. Хочешь купить?
– У меня к тебе предложение – Берлин.
– Берлин?
– Да, Берлин, столица Германии, некогда разделенный, теперь счастливо воссоединенный.
– Я знаю, где это. Но я-то при чем?
– У меня есть знакомый, у него там приятель, и он знает человека, которому нужен фокусник в клуб. Миленькое гнездышко, просто шикарное предложение.
– Да что ты?
– Не слышу восторгов, Уильям. Берлин. Мировая столица праздника. Родина кабаре. Помнишь, чем Германия стала для «Битлз»?
– Кажется, кто-то из них загремел за решетку.
– Хорошие деньги плюс перелет и жилье.
– Не знаю, Ричард. Это как-то неожиданно.
– Знаешь, что говорят о дареных конях?
– Не брать их у данайцев?
– Дело твое, но здесь тебе мало что светит. – Мы помолчали в память о былых надеждах. – Я говорил с тем немцем, вроде все прилично, у них есть веб-сайт и все такое.
– Меня всегда умиляла твоя вера в современные технологии.
– Надо идти в ногу со временем, Уилл. – Мы опять замолчали. Я отхлебнул кофе, Рич щелкнул зажигалкой. Он шумно вдохнул дым, и я потянулся за сигаретами. Рич выдохнул, заговорил быстро и уверенно, и я представил, как он достает следующую папку с фотографией на обложке. – Дело твое, старик. У тебя час на раздумья. Мне, в общем, параллельно.
Я оглядел свою клетушку, смятую постель, разбросанные книги и диски, кучу грязного белья, счета на подоконнике. Максимум, что я теряю, – необходимость платить за три месяца. Оставалось выяснить лишь одно.
– Когда я должен быть там?
– Вот, другой разговор. Как можно быстрее. Их кто-то кинул, если успеешь завтра к вечеру – работа твоя.
Я доверил миссис Пирс заняться билетами и уставился на конверт Билла. В конце концов, я решил, что это вовсе не мое дело. И сделал очень глупую вещь. Набросал письмецо, пошел на почту, купил конверт побольше, запечатал в него бумаги Билла, взвесил, налепил марки. Затем написал адрес самого безопасного в мире места и кинул в почтовый ящик.
Вернувшись домой, я поставил чайник, выкурил сигарету и принялся собирать вещи.
* * *
Я, наверное, стал одним из последних, кому повезло лететь из Лондона в аэропорт Темпельхоф. Кто-то где-то посчитал, что содержание обходится слишком дорого, и его решили закрыть. Я ждал, когда на ленте транспортера покажутся мои чемоданы, и пытался представить себе клуб. Рич сказал, что заведение небольшое, но весьма популярное. Судя по Темпельхофу, немецкие представления о размерах сильно расходятся с моими. Видимо, здание возводили с намерением ошеломить каждого приезжающего в Берлин, напомнить ему о собственной ничтожности в общем устройстве мира. Архитектор сработал отлично. Я был впечатлен и почувствовал себя последней вошью на теле планеты. Подхватив чемоданы, я отправился ловить такси.
* * *
Кабаре заведовал немец по имени Рэй. Полная противоположность Биллу – рыхлотелый, круглолицый, абсолютно квадратный. Светлые волосы с седыми прядками, слишком ровными, чтобы заподозрить в них природу. Натянутая улыбочка из-под пышных усов, которые мне хотелось считать местной модой, но дома я бы однозначно принял его за гея в стиле ретро.
Я протянул руку, и он неуверенно и очень быстро ее пожал.
– Как долетели? – Я заверил, что все было чудесно, и Рэй кивнул. – Хорошо. Что ж, первым делом вы, наверное, хотите осмотреть театр.
Я-то первым делом хотел выпить за удачный контракт, однако с готовностью улыбнулся. Сам Рэй улыбался скупо и нервно. Я прошел за ним из крошечной билетной кассы в зрительный зал.
– Вот, это наш зал.
Он замолчал, ожидая моей реакции. Я обвел взглядом его королевство.
Я привык к дневной пустоте и одиночеству театров. Лишенные зрителей, они теряют весь шик. В зале включают свет, и самые роскошные люстры обрастают паутиной, а зеркала в золоченых рамах покрываются патиной. Лысеют и осыпаются позолотой красные бархатные кресла, где ночь за ночью зрители грезят сценой. Но я знал, как знают герой-любовник с седой щетиной и кислым дыханием и прима с рябым лицом на дневной репетиции, что стоит поднять занавес и театр превратится в безупречно красивую сказку.
Однако в «Хамелеоне» я не чувствовал никакой сказки. Когда я согласился на ангажемент, Рич расписал клуб как нечто среднее между «Роял Фестивал Холл» и «Хот Клаб де Франс». [8] Я знал, что он преувеличивает, но не представлял, что настолько.
Грязный сосновый пол еще завален вчерашним мусором. Маленькие заляпанные красным воском столики и венские стулья выстроены шеренгами по диагонали так, чтобы сцену было видно с любого места. Я же почему-то представил загнанный полк, готовый к последнему бою.