– Ну-ну, – адмирал устало вздохнул и закончил: – Все, товарищи, вы свободны. Остальные нюансы обсудите с Красиковым…
Когда за спинами офицеров мягко прикрылась высокая дверь адмиральского кабинета, Вашуков для начала предложил выйти на улицу, а уж потом отправляться к неведомому майору Красикову.
– Куда теперь, товарищ полковник? – когда тихие коридоры и вестибюль Генштаба остались позади, мичман преданным взглядом посмотрел на Вашукова – взглядом настолько уважительным и серьезным, что Орехов фыркнул и буркнул себе под нос что-то вроде «шута горохового».
– А вон, видите, там сквер красиво зеленеет, пойдемте подышим, перекурим…
Троянов недоуменно глянул на Каткова и вопросительно кивнул, на что капитан состроил выразительно-скучную рожицу – мол, у начальства свои причуды и нам положено относиться к ним с уважением и пониманием. Орехов на ужимки друзей внимания не обращал, на ходу прикуривал свою неизменную «Приму» и неспешно шагал вслед за полковником. Вашуков же миновал густые заросли акации и шиповника, остановился, осмотрелся на предмет присутствия лишних свидетелей, таковых не обнаружил и тут же негромко скомандовал:
– Старший мичман Троянов, упор лежа принять!
– Товарищ полковник…
– Лечь, я сказал! – по-прежнему не повышая голоса, приказал Вашуков, уже не скрывая злости и поигрывая желваками. – И отжимаемся сто раз, товарищ мичман! А мы пока покурим. А ты, сынок, пока пыхтишь, повспоминай что-нибудь об армейской этике и о субординации. Обнаглел, салабон! Давай-давай, не сачкуй – осталось всего девяносто три раза…
Тритон, краснея от обиды и от напряжения, энергично отжимался с монотонностью железного автомата, Вашуков пускал в небо сигаретный дым, не удостаивая мичмана и взглядом, а Орехов и Катков благоразумно помалкивали, втайне товарищу сочувствуя. Но что поделаешь, проштрафился – так молча отдувайся и терпи.
– Старший мичман Троянов упражнение закончил! – шумно переводя дух, мрачно отрапортовал Валерий и чисто по-детски добавил: – Товарищ полковник, я больше не буду. Ну бес попутал, ей-богу!
– Вот за что я вас, товарищ мичман, люблю, так это как раз за то, с каким удовольствием и рвением вы выполняете приказы командиров и начальников. А в следующий раз зуб выбью, понял, тюлька обнаглевшая! Распустились, понимаешь… А полковнику красней за вас, разгильдяев! – Вашуков раздраженно швырнул в траву дымящийся окурок, растер подошвой и скомандовал: – А вот теперь все дружно двинули к господину Красикову!
Самый обычный неприметный «Форд» размеренно-бодро катил по какой-то второстепенной дороге, мало напоминавшей аристократический хайвей. Ничего особенного не было и в троице мужчин, расположившихся в салоне синего седана. И лишь заглянув внутрь, можно было бы увидеть, что на запястьях вольготно развалившегося на заднем сиденье крепкого молодого мужчины красуются стальные кольца наручников.
Томпсон, мелодично звякая цепями, с любопытством крутил головой, пытаясь понять, куда же его везут. Места были малознакомые, и Стиву быстро надоело играть в географические загадки. Куда надо, успокаивал себя Томпсон, туда и везут. Опасаться нечего – если бы хотели грохнуть, давно пристрелили бы или прирезали без шума. Да и из тюряги не затем же вытащили, чтобы на воле сразу прикончить – глупости какие! Хорошие парни, только уж больно молчаливые. Ну прямо-таки «Коза Ностра» с их омертой – законом молчания. Или это у мафиози в Италии омерта? Да какая разница, черт побери! Надо все-таки попробовать с ними поболтать…
– И куда мы сейчас едем, мои таинственные друзья?
– В надежное место, солдат, – здоровяк, сидевший рядом с хмурым и молчаливым водителем, чуть повернул голову и покосился в зеркало заднего вида. – Или у тебя есть какие-то свои, особые планы?
– А как ты думаешь? – явно пребывая в состоянии некой эйфории, широко улыбнулся Томпсон. – Какие планы и пожелания могут быть у человека, только что покинувшего тюремную камеру? Засосать добрый стакан хорошего виски и потискать мясистую девку с хорошенькой задницей – вот мой план на ближайшее время! Кстати, когда вы снимите с меня этот металлолом? Я в этих цепях чувствую себя бычком на привязи, черт возьми! Я соглашался работать на ваших боссов, но в договоре, сдается мне, не было пункта о том, что я до конца дней своих должен изображать черномазого с южных плантаций, которого в скрипучей телеге везут на аукцион рабов…
Здоровяк знаком приказал напарнику притормозить и, разворачиваясь в сторону пассажира всем корпусом, зло ощерился:
– Ты вот что, остряк… Язык прикуси и веди себя поскромнее! А то нам ведь недолго и развернуться. И ляжешь ты рядышком с тем дохлым придурком, что сейчас перед полицейскими помалкивает и тебя изображает. Будешь вякать – я из тебя в два счета такого же покладистого жмурика сделаю! Без всякого скрипа, легким нажатием на спусковой крючок. Ты все расслышал? И, надеюсь, так же все понял. Не слышу. Ты все понял, солдат?
– Да понял, понял, мой сердитый друг, – звякая цепью, примирительно приподнял руки Стив и, пряча ухмылку, пообещал: – Я буду тих и скромен, как монахиня из провинциального монастыря! Правда, знающие люди поговаривают, что эти монашки иногда такое вытворяют…
– Заткнись!!! Иначе я сейчас тебе все кости переломаю! Не веришь, морда уголовная?
– Да верю, верю. Помять вы меня, конечно, можете, только вряд ли это понравится вашим боссам. А если вы мне ненароком руку или ключицу сломаете? Какой тогда из меня ныряльщик будет? А хреновый, вот какой! Так что…
Терпения выслушать, казалось бы, вполне разумные доводы Томпсона у здоровяка не хватило. Да и своих боссов он, видимо, опасался гораздо меньше, чем вообразил себе бывший заключенный. Последовал еще один знак водителю и освободители-конвоиры совместными усилиями без труда выдернули неугомонного наглеца из салона и принялись избивать. Били, правда, без особого азарта и озлобления – больше с целью проучить и поставить на место, чем причинить серьезную боль или увечья. Стив и не думал сопротивляться, лишь умело уворачивался и подставлял под удары плечи, предплечья и другие части тела, за которые опасался поменьше, чем за лицо или кисти рук. Со стороны, впрочем, все выглядело довольно внушительно: два здоровенных мужика дружно молотят закованного в кандалы несчастного парня, едва успевающего закрываться от ударов и пинков.
«А не так уж и умны их боссы, если послали за мной этих недоумков, – размышлял Томпсон, прикрывая лицо на манер боксера, ушедшего в глухую защиту. – Можно, конечно, и здоровяка вырубить, и водилу цепью придушить, но пока не время еще. Только глупец раньше времени показывает все, на что он способен… Ладно, пусть думают, что они ужасно крутые парни, а я их ну очень боюсь и даже бледнею от мысли о смерти. Придет время – мы посмотрим, кто бледнеет быстрее и сильнее… Все, вроде устали, придурки. Значит, едем дальше!»
Так же сноровисто, как и извлекали, Томпсона зашвырнули в салон – только цепи весело звякнули. Водитель повернул ключ зажигания, мотор тут же отозвался мощным урчанием, и «Форд» вырулил с обочины на трассу. Здоровяк заметно повеселел и, шумно отдуваясь и смахивая капли пота со лба и бровей, злорадно пробурчал, глядя прямо перед собой: