Кожедуб не был впечатлительным человеком, повышенной эмоциональностью не отличался, и потому собственная теперешняя нервозность оказалась для него неприятным сюрпризом. И связана она была вовсе не с Жорой…
«Однако! А все-таки есть в этих Апельсинах и Мандаринах что-то эдакое: чуждое, запредельное. Когда с ним сталкиваешься, оно исподволь, но вполне ощутимо напрягает психику!» — подумал он.
Сделал еще несколько шагов прочь от подъезда и, наконец, зажег сигарету. Слава богу, Бухенвальд не курил, и Кожедубу под предлогом того, что неудобно курить в доме некурившего покойного, удалось сбежать от его назойливого общества на улицу. К тому же в доме работала следственная бригада…
Как это ни странно, но Кожедуб до сих пор близко не сталкивался с обладателями фруктовых фамилий. В САГЕН таких не было: во-первых, их бы никто туда не принял, хотя никакого закона, запрещающего делать это или, наоборот, позволявшего не делать этого, не существовало, а во-вторых, и это, пожалуй, было главным, они бы сами ни за что не пошли туда работать — будучи одним из элитных сотрудников агентства, зарплату Кожедуб получал весьма скромную…
Чувство тревоги, которую испытывал Кожедуб, усилилось. «Что за черт!» — подумал он. — «Нет, конечно, все эти фруктово-цветочные люди — явление достаточно странное, но ведь не испытываю же я никакой особой тревоги, когда хожу по городским улицам. А там их немало!.. А вот здесь их, насколько я понимаю, сейчас нет ни одного… Был один, да убили…»
Кожедуб отошел еще дальше от подъезда и принялся рассматривать просторный загородный коттедж Апельсина: ничего особенного, коттедж как коттедж! Вполне стандартный: островерхая крыша, крытая красной черепицей, белые стены, высокие стрельчатые окна, — проектировавший его архитектор был явно неравнодушен к готике… Однако такой коттедж можно представить принадлежащим современному человеку любой нации и любого цвета кожи. Никакой особой мрачности, никаких специфических черт в коттедже не было… Ничего, способного вызвать тревогу…
Кожедуб обернулся: другое дело густые заросли деревьев и кустарников, окружавшие коттедж. Кожедуб слышал как-то, что люди, подобные Апельсину, обожают природу. Может, оттого покойный и постарался окружить свое жилище таким первозданным природным хаосом. Чащоба угрюма и едва пропускает солнечные лучи, зато уж никак не скажешь, что живешь в отрыве от природы!..
«Убийца?! Неужели он все еще здесь?!» — пронеслась в голове Кожедуба неожиданная догадка. — «Но зачем ему это?!..»
Он вдруг осознал, что давно уже слышит в чаще какие-то странные шорохи.
Мбаса Нкомо с тревогой вглядывался в густые, непролазные джунгли, начинавшиеся сразу за окраиной этой маленькой африканской деревушки. Убогая хижина его стояла на самом краю, так что если кто и выходил из лесу и двигался к деревне, первым оказывался на его пути Мбаса Нкомо.
Мбаса Нкомо был очень и очень стар.
«Я был первым, кто увидел их… — размышлял Мбаса Нкомо. — Эта хижина, должно быть, была первой человеческой хижиной, в которую они вошли. И вот прошло уже столько лет… Повсюду, даже много дальше от этого леса — кругом они!.. А в этой хижине их до сих пор нет. Эта хижина так и осталась полностью человеческой… — с гордостью подумал Мбаса Нкомо, потер ладонью черную морщинистую кожу. — Потому что в ней живу я один!..»
«Что-то еще готовит нам этот огромный непролазный лес?.. Колдун говорит: духи в лесу дрожат от страха. Если даже духи дрожат от страха, то насколько же ужасным должно быть то, что готовится там, в самых глубоких чащобах?!..»
Мбаса Нкомо мелко задрожал. То ли от страха, то ли от того, что кровь его уже совсем не грела изношенного тела.
«А, ничего я не хочу бояться! — вдруг подумал он и, действительно, успокоился. — Что мне?.. Я одинок, жизнь прожита…»
Два дня тому назад
Поблескивающий лаком «лексус» цвета мокрого асфальта медленно подрулил к бровке. Правое переднее колесо зашуршало боковиной о камень.
Тротуар был выложен плиткой. Человек, медленно выбравшийся из машины, не смог определить ее цвет. Все фонари в маленьком переулке в самом центре Москвы были погашены. Здания возвышались темными громадами и казались покинутыми жителями.
Единственный дом, в окнах которого ярко горел свет, был посольством африканского государства.
«Оно-то мне и нужно!» — спокойно подумал человек, без всякого волнения шагнул к подъезду и нажал на кнопку звонка. Дверь мгновенно отворилась, — так, словно открывший ее секьюрити все время стоял за ней, наблюдая за подъехавшей машиной через глазок.
— Мне нужен Посланник! — проговорил визитер.
Сотрудник службы безопасности пропустил его в холл, обставленный мебелью в мавританском стиле. Пока человек разглядывал инкрустированный камнем столик на резных ножках, секьюрити набрал на телефонном аппарате двузначный внутренний номер — абонент располагался в здании — и произнес по-арабски несколько коротких фраз. Положил трубку, пристально взглянул на гостя.
Под этим взглядом тот почувствовал себя неуютно…
Они двинулись вверх, на второй этаж — в оформлении лестницы преобладали те же мавританские мотивы…
— Проходите в кабинет… — сказал с легким акцентом секьюрити и открыл дверь.
Просторная комната больше походила на гостиную, чем на рабочий кабинет.
— Итак, вы заместитель Жоры Бухенвальда, Владик-Герой? — проговорил по-русски с таким же, как и у секьюрити, акцентом хозяин кабинета-гостиной. — Присаживайтесь… Вот сюда… Прошу вас… Диванчик…
Владик-Герой пораженно рассматривал то, что стояло вдоль стен кабинета.
— Вы бывали в джунглях?..
— Нет… — наконец смог вымолвить Владик.
— Здесь я держу чучела врагов. В свое время вывез из Африки… Тогда у нас была заварушка… А это коллекция масок… Используется колдунами во время магических ритуалов. Вижу, вас не интересует. Вы потрясены обезьянами?.. Много потеряли от того, что не были в джунглях. Впрочем, это довольно мрачный опыт. На любителя.
По обеим сторонам от двери, возле окна, за спинкой диванчика, у столика и у книжных полок — всюду обезьяны.
— Это одна из самых больших частных коллекций… Здесь вы видите лишь малую часть. Остальное — в моей резиденции.
Владик-Герой наконец сел на предложенный диванчик, — он продолжал осматриваться… Усмехаясь, сотрудник посольства протянул ему визитную карточку.
Не в силах прийти в себя — перед глазами стояли оскаленные обезьяньи морды, он уставился на картонный прямоугольник, весь испещренный непонятной арабской вязью.
— По-русски — с другой стороны!.. Меня зовут… Зовите меня просто Посланник… Мое имя слишком трудное для русского уха… В посольстве занимаюсь экономическими вопросами.
— Я знаю, мне говорили… Вы — торговый посланник с северо-востока Африки… Кстати, Георгий Норицын обижается, когда его зовут Бухенвальдом. Это прозвище… Оно — только для своих.