«Лица, освобожденные за недоказанностью»
Да, дорогой читатель, были и такие. Но, как правило, ранее они встречались один-два на «дело». Позднее, особенно после 1934, таких не стало почти совсем. А тогда, в «незабываемом 1921» подобные случаи еще имели место. И когда среди арестованных по делу о «Петроградской боевой организации» набралось несколько десятков людей, чью вину не столько даже трудно было доказать, сколько наказание их не было необходимостью, — тогда и была создана специальная группа, попасть в которую мечтал каждый узник петроградских тюрем и лагерей... Всего в группу было включено 288 человек, почти все они действительно были освобождены. Правда, перед освобождением группу на всякий случай еще раз «почистили», двоих расстреляли, дело одного направили на доследование, остальных — в лагеря, одного на год, одну на 6 месяцев, а одну даму просто выслали из Петрограда на 2 года.
«Лица, задержанные в засаде»
Рассказ об этой группе, пристегнутой к «Заговору Таганцева», будет и вовсе коротким. Включили в нее 115 человек. Это уже после того, как часть захваченных в засадах были отпущены в связи с требованием В. Н. Таганцева. Напоминаю: лишь в этом случае Таганцев выразил готовность «помогать следствию» и не только признать факт существования организации, но и взять на нее несуществующую вину в «боевом» характере. Что же, была у Владимира
Николаевича своя логика — спас сиим согласием сотни жизней. Часть «взятых в засаде» была, однако ж, арестована, подключена к тому или иному делу и — репрессирована, в зависимости от фантазии и размаха того или иного работника ЧК. И тем не менее оставалась еще довольно большая группа. Первый энтузиазм фабрикантов «Заговора Таганцева» поутих, поослаб, держать сотню явно невинных людей на дефицитных тюремных площадях было нецелесообразно, пользы для дальнейшего витка «красного террора» от них не было никакой. И порешили их выпустить. Всех еще раз проверили до десятого колена и до четвероюродной тетки. Всех сильно попугали и постращали. И всех выпустили. Правда, как мы знаем из процессов 30-х гг., а точнее, из арестов 30-х гг., когда «дела» пеклись с потолка, сам факт задержания в 1921 г. мог послужить в 30-е гг. достаточным основанием для нового ареста и наказания. Редко кто, хоть как-то задетый «карающим мечом», мог спокойно встретить старость в нашей стране. Обычно такая царапина была шрамом на всю жизнь...
«Прочая профессура»
В материалах многотомного «Заговора Таганцева» часто встречаются приобщенные к делу так называемые «агентурные разработки», свидетельствующие об искусственном создании различных контрреволюционных организаций в различных отраслях народного хозяйства, участники которых были привлечены к уголовной ответственности по делу о «Петроградской боевой организации».
Так, в материалах дела имеются составленные по агентурным разработкам, или, проще говоря, на основе доносов сексотов и «доброжелателей», списки подозрительных, неблагонадежных, социально не близких и иной, говоря языком того времени, «контрреволюционной сволочи».
Интересны и сами списки, ибо в них немало известных в те годы фамилий людей, способных составить гордость нации, — представителей творческой интеллигенции, университетской профессуры и т. д.
Интересны, завораживающе поразительны, ибо — не выдумка писателя, документ эпохи — замечания и ремарки на этих списках, сделанные разного положения чинами карательных органов, а то и высоких партийных инстанций.
Вот, например, «Список профессуры, проходящей по делу Таганцева». В нем 33 человека. На последней странице читаем резолюцию:
«А. С. 12.03.22. Их выслать всех. Мотивировка ясна».
В «Списке общественных деятелей (литераторов) и профессуры» — 43 фамилии. В конце списка — резолюция:
«Не хватает Кулишера. В этом списке есть ошибки:
1) Иванов-Разумник с-р, а не меньшевик.
2) Тохтарева не за что высылать.
Список надо сократить».
Не позавидуешь гражданину Кулишеру — наверняка ведь ошибку исправили и разыскали несчастного Кулишера. Не позавидуешь и представителю более известной на Руси фамилии — Иванову-Разумнику — какая ему, в общем-то, разница, — вышлют его из родного города как эсера или как меньшевика.
И уж полное умиление вызывают сегодня слова о Тохтареве, которого «не за что высылать», как будто остальных четыре десятка профессоров и литераторов «есть за что» Ведь даже для такого большого и культурного города, как Петербург, это была огромная, для духовной ауры города невосполнимая потеря. Возможно, это поняли и в «Большом доме». И решили оставить Петрограду не только малоизвестного нам ныне Тохтарева, но и ряд других университетских профессоров, переводчиков, поэтов, египтологов, славистов и прочую «контрреволюционную сволочь», которая была еще необходима правителям...
А следующий в «деле» список так и называется. Или почти так.
«Список прочей профессуры». Причины выделения «прочей» профессуры из общего списка не совсем сегодня понятна. Предположим лишь, что если к включенным в первый список еще можно предъявить какие-то обвинения, то к этим и вовсе нечего. Но в списке «прочей» профессуры — 39 фамилий. Резолюция же опять заставляет настроиться на сложный менталитет большевиков 1921 г.: «Немного сократить, оставив действительно трудно заменимых. Относительно Ильи Гинзбурга — едва ли правильно». Ну, «едва ли правильно» было репрессировать не только Илью Гинзбурга, но и всех остальных 38 ученых и преподавателей Петрограда. Но тут хоть прослеживается ка- кая-то логика, хоть какая-то целесообразность: «оставить труднозаменимых». Тут уже видна, что называется, стратегия новой власти, поскольку социально чуждые элементы, каковыми являлись все представители старой интеллигенции, исправлению не подлежали, нужно было оставить на свободе и при деле лишь самое необходимое их число, остальных же — высылать к чертовой матери или исправлять их странные представления о жизни в местах принудработ, с содержанием там под стражей.
Профессоров заменить сразу люмпенами не представлялось возможным. Со студентами дело обстояло проще. Какой-то нерадивый следователь, выполняя данное ему поручение, составил всего из 12 фамилий «Список активных студентов и научных работников, входящих в нелегальный студенческий совет». И получил выволочку от начальства. На последней странице подшитого к «Делу» списка читаем резолюцию: «Удивляет малое число. Активный контр.-революц. студентов нужно почистить гораздо больше».
То, что в 1921 г. среди петроградского студенчества антисоветские настроения были достаточно распространены, — не удивляет. Причин тому много: и то, что доучивались, после вынужденного перерыва на гражданскую войну, представители «свергнутых, эксплуататорских классов», и то, что студенчество как категория населения наиболее фрондирующая, критически настроенная, при любом строе выступает в оппозиции любому государству, тем более — такому «карающему», как советское; и то, что в 1921 г. волна «красного террора» была еще весьма разрушительной, а студенчество отличается от других более рационально мыслящих группу населения обостренной жаждой справедливости, стремлением защищать обиженных и преследуемых, не думая при этом о собственной безопасности. Так что была своя «революционная логика», когда после такой резолюции ответственные за «чистку» товарищи список основательно увеличили.