— Ну ладно, ладно, не кипятись! То, что в ЧК вывезли, то и отдай. Да вызови к себе этого старого пердуна, помо­рочь ему голову, покажи все барахло, заставь пересчитать, сверить с описью, и чтоб подписал эти описи, сукин кот, ты меня понял, да? А когда подпишет, хрен ему в глотку. Ничего не докажет. А людей не обижай. Это правильно. Тех, кто пошел с большевиками, по убеждению или по тем­ноте, тех надо пригревать, ласкать, да приголубливать. Не можем мы народом бросаться.

— Я рад, товарищ Зиновьев, что мы с тобой друг дру­га хорошо понимаем, это нам еще может пригодить­ся впоследствии. Ты извини, можно правду-матку прямо в глаз?

— А что, давай!

— Я раньше думал, что среди большевиков люди одной нации кучкуются, вместе держаться и своих продвигают. А потом пригляделся повнимательнее, и впрямь есть интернационализм. Это я еще до революции понял. Прав­да, когда Яшка Сорендзон сюда прибыл, я поначалу бо­ялся, что ты его выдвигать будешь, как своего. А теперь вижу, для тебя главное — принцип, а нация — на втором месте, так?

— Так, чекист. Яков человек юркий и с большой перспективой. Но молод, горяч, думает о дне сегодняш­нем. А нам с тобой о завтрашнем думать надо, понял ме­ня, нет?

Эпилог

Воронов с трудом оторвал пальцы от «максима», встал, потянулся и смачно плюнул. Потер руками поясницу — за­текла. И пошел вперед, туда, где лежали тела убитых им «контриков». Ступая по головам, животам, рукам убитых, он время от времени толстой веткой переворачивал тела, всматривался в лица. Георгия Крашенинникова он не уз­нал — лицо было сильно залито кровью. А вот Тиккоева признал сразу. Ткнул палкой поддых, как бы проверяя, окончательно ли убил ненавистного ему вологодского куп­ца, или так, не дострелил. Для верности попрыгал у него на груди. Но и этого показалось мало. Вытащил парабеллум и выстрелил точно в середину лба. Таланцев и Тиккоев лежа­ли рядом. Воронов сплюнул, глядя на них. Таких вражин, не злобу и ненависть к нему испытывающих, а презрение, он особенно не любил. Давил бы собственными ногами. Лицо его исказила гримаса ярости. Он поднял толстую ногу в крепком яловом сапоге над головой Гурилева, при­готовился было размозжить ненавистное ему лицо поэ­та, но что-то удержало его. Он выругался и поставил но­гу на прежнее место. Даже плюнуть не решился на уби­того. Сплюнул аккуратно рядом, да попал себе на сапог. Поднял черную шляпу Таланцева, лежавшую рядом, вы­тер сапог, хотел было положить ее на лицо покойного, но опять что-то удержало его. Воронов оглядел длинный ряд казненных — тела лежали так, как упали. А падали там, где стояли. Впечатление такое, что батальон перед ата­кой залег.

— Не-е, эти уж не подымутся, отвоевались. Лежите теперя. Щас закопают вас, и вся недолга.

Он вытащил кисет, свернул толстую самокрутку, прику­рил, жадно затянулся.

— А то, ишь, что надумали, против соввласти воевать! Стару жизнь хотели возвернуть? Не вышло. Мы теперя без вас в Расее поживем. Без дворян, попов и охвицеров. И антиллигенция нам ни к чаму, — глянул он в лицо Гуриле­ва. — Народ только злее работать будет.

Он опять жадно затянулся, закашлялся, харкнул в сторону.

— Ну, да мне вас надолго хватит. Сколько ж, если разоб­раться, в Рассее лишнего народу! — покачал головой Воро­нов. — Стрелять — не перестрелять... да, на всю жизнь пай­ка обеспечена...

— Эй, Воронов, мать твою так, — раздалось издалека. — Ты что там застрял? За старое взялся? Опять золотые зубы у жмуриков вытягиваешь? Смотри, тута тебе не Крым, не фронт, тута — Питер! Это дело запрещено. А сапоги, если надо, можешь подобрать...

—Да не, у меня и так хорошие...

—Тогда поехали! У нас там очередь... Надо до утра еще пару ездок сделать...

...Воронов докурил, затоптал окурок, сунул озябшие руки в карманы бушлата.

— Ну, ладно, господа хорошие. Кончилася ваша жизнь, а моя — продолжается. Потому сегодня Рассее поболе ва­шего нужон. А вы тута полежите маленько, скоро уж вас закопают, — заверил он убитых и медленно, тяжело ступая, где по телам, где по земле, пошел на голос. Его ждали, ма­шина отправлялась обратно в Питер, за следующей парти­ей приговоренных к расстрелу членов «Петроградской бо­евой организации»...

Приложение

Документы

Дело№ 1381/214224

Документ

В Центральный Комитет Российской Коммунистической партии

Январь 1921 г.

После прекращения боевых действия на внешних фронтах ВЧК сама поставила в порядок дня вопросы о применении высшей меры наказания, о сокращении су­дебных функций ЧК, вообще о регулировании каратель­ной деятельности всех судебных органов, согласовании ее со всей организационной системой карательных и судеб­ных органов. Что касается применения высшей меры на­казания, ВЧК 24 декабря (1920 г.) дала телеграмму всем губчека, запрещающую приводить в исполнение пригово­ры высшей меры наказания без санкций на то ВЧК, за исключением приговоров по делам об открытых воору­женных выступлениях. По вопросу о возможности отме­ны высшей меры наказания, то ВЧК полагает, что ее мож­но отменить по всем политическим преступлениям, за исключением террористических актов и открытых вос­станий...

В то время, когда хозяйственный фронт требует крайне­го напряжения всех сил пролетариата, для которого победа на этом фронте является вопросом жизни и смерти, пре­ступления всех должностных лиц, кто бы они ни были, сто­ящих пролетариату поперек дороги на пути к восстановле­нию, должны пресекаться самым беспощадным образом...

Опираясь на массы, и в первую очередь на профессио­нальные союзы, ВЧК надеется достичь того, что деятель­ность карательных органов будет восприниматься проле­тариатом, как осуществление его собственной диктатуры.

ВЧК просит ЦК РКП одобрить занятую позицию отно­сительно ограничений отмены высшей меры наказания в области политических преступлений и усиления репрес­сий против должностных преступлений на хозяйственном фронте.

Председатель ВЧК Дзержинский ЦПА НМЛ, ф. 2, оп. ед. хр. 24495

Дело№ 1381/214224

Документ

Комвойск Петроградскорго округа Копия зампред ВЧК тов. Уншлихту Москва, 22 ноября 1921 г. 1 час.

По имеющимся от ВЧК сведениям, восстание в Карель­ской трудкоммуне, базируясь на поддержке извне, пресле­дует широкие задачи вплоть до отторжения Карелии от РСФСР, а потому приказываю: 1) Вам срочно войти в са­мый тесный контакт с руководителями особого отдела и войск ВЧК Петроградского округа и выработать план со­вместных согласованных действий. 2) Принять срочно все меры, кроме уже приведенных Вами в исполнение, к быст­рому подавлению восстания. О последующем донести.

Главком С. Каменев, член РВСР Данилов, за наштаресп. Шапошников. ЦПА НМЛ, ф. 2, on. 1, ед. хр. 22115.

Примечание: В 1919—1920 гг. в некоторых районах Кемского и Повенецкого уездов Архангельской губернии создано было недовольными соввластью т. н. «Ухтинское правительство», выступившее с требованием «автономии Карелии». 14 ноября 1921 г. на собрании руководителей антисоветских вооруженных формирований на террито­рии Карелии был избран «Временный комитет», который обратился за поддержкой к финскому, эстонскому и польскому правительствам. Для разгрома мятежников была проведена срочная мобилизация членов РКП(б), в район боевых действий были срочно брошены части Петроградского военного округа и отряд бойцов Карельс­кой ЧК, бронепоезд и автоотряд. Однако подвижным, хо­рошо организованным, имеющим широкую поддержку населения Карелии антисоветским формированиям уда­лось к концу 1921 г. захватить почти половину Карелии. В начале 1922 г. началось массированное наступление на по­встанцев войск регулярной Красной армии. К концу марта 1922 г. повстанцы были разгромлены. Уцелевшие бежали в Финляндию, где и нашли свою вторую Родину. Большин­ство выживших в боях, захваченные чекистами, были уничтожены.