— И даже это бы ничего. Бог с ним, с золотом, с богатством!.. Но ждать этой минуты двадцать лет — и вдруг умереть, когда желанная месть так близка, так возможна!.. Вот что ужасно.
— А мне, напротив, это даже приятнее, — возразил Ингольф. — Смерть на виселице или во время погони за каким-нибудь купеческим кораблишкой, во всяком случае, менее почетна, чем гибель в борьбе за тридцать миллионов. Такая гибель вполне достойна пирата Ингольфа Проклятого, не говоря уж о том, что свою долю из тридцати миллионов я бросаю не в Каттегат.
Пират засмеялся собственной остроте, заключавшейся в непереводимой игре слов. Известно, что Каттегатом называется пролив, соединяющий Северное море с Балтийским. По-шведски это название значит Кошачья нора.
— Стало быть, ты еще надеешься? — спросил Надод, цепляясь за его слова, как за последнюю соломинку.
— Говорят же тебе, ветер капризен, как женщина, и может перемениться с минуты на минуту. Да и вообще в море никогда нельзя знать, что последует через мгновение. Достаточно, например, пойти дождю из тех больших туч вон там, на западе, чтобы море успокоилось до некоторой степени.
— Есть ли надежда, что это случится, прежде чем наступит роковой момент?
— Трудно сказать. Очень может быть, что закат солнца охладит атмосферу, вызовет из облаков дождь; но когда это случится — через пять минут или через час? Вот чего не угадает даже самый опытный моряк.
Между тем буря усиливалась. Шквалы налетали такие, что «Ральф» — так назывался бриг — почти совсем ложился штирбортом на воду. Самый опытный мореплаватель — и тот безошибочно решил бы, что надежды на спасение нет.
Чтобы лучше видеть происходящее на море, Надод откинул с головы капюшон. Наружность у этого человека была самая отталкивающая. Сложения он был атлетического, широкоплечий, с бычьей шеей, на которой сидела безобразная голова, слишком громадная даже для такого большого тела. Все лицо его почти сплошь покрывала жесткая, как кабанья щетина, красно-рыжая борода, соединяясь с волосами того же оттенка, закрывавшими лоб по самые брови и падавшими сзади на плечи, словно львиная грива. Губастый зверский рот с широким разрезом, усаженный огромными зубами, и широкий плоский нос с придавленными ноздрями довершали сходство Надода с хозяином Атласских горных лесов, только в фигуре пирата не было той величественности, которую обыкновенно приписывают царю зверей. Напротив, вся наружность Надода говорила о самых низменных инстинктах и страстях, лишенных малейшего намека на благородство. Отвратительное впечатление, производимое этой физиономией, усугублялось еще тем, что левый глаз, вероятно из-за какого-нибудь несчастного случая, почти совсем выкатился из своей орбиты и остался в таком положении навсегда, неподвижный, мутный, с каким-то пристальным, сатанинским каменным взглядом. Невозможно передать словами то ужасное впечатление, которое производил на всякого этот мрачный потухший взгляд.
Чувствовалось, что обладатель этой наружности способен на всякую гадость, на всякую жестокость, на всякий грех. Из дальнейшего рассказа читатель увидит, что первое впечатление вполне соответствовало действительности.
Кто же такой он был? Каково его прошлое? Откуда он? Как попал на борт «Ральфа»? Никто из команды брига этого не знал… Никто, кроме капитана Ингольфа.
Последний представлял резкую противоположность своему товарищу. Ростом он был еще выше Надода, но строен и гибок, как человек хорошего происхождения. Костюм моряка с капитанским шитьем сидел на нем ловко и элегантно. Прежде Ингольф служил в датском военном флоте, но вышел в отставку вследствие какой-то истории с начальством — истории, впрочем, вовсе не позорной для его чести. Когда в 1788 году началась война между Россией и Швецией, Ингольф предложил последней свои услуги и получил крейсерский патент. Густав III [1] хотел даже зачислить его в регулярный флот, но этому воспротивился корпус офицеров, и потому король ограничился лишь тем, что дал Ингольфу в команду превосходный корсарский бриг с сорока пушками и восемью гаубицами и предоставил ему право носить капитанский мундир.
Ингольф набрал себе команду из всевозможных головорезов и вскоре заслужил славу, как ловкий корсар. Однако шведы, теснимые русскими, заключили мир, и выданный Ингольфу патент сам собой утратил свое значение. А Ингольф, не надеясь даже за оказанные услуги быть зачисленным в регулярный флот, просто-напросто «забыл» возвратить шведскому правительству бриг «Ральф» и продолжал корсарствовать, снизойдя, таким образом, до положения заурядного пирата.
Преступное ремесло получило нового мастера, а Швеция из-за узкого сословного соперничества лишилась услуг даровитого офицера.
Первое время Ингольф действовал лишь из мести, преследуя шведские корабли, состоявшие под командой враждебных ему офицеров. Он вступал с ними в отчаянные битвы и пускал их ко дну без всякого милосердия. «Все ваши корабли, — писал он неблагодарному Густаву III, имевшему слабость покинуть своего преданного слугу, — все ваши корабли я уничтожу один за другим». И он принялся усердно исполнять обещание. Однако европейские державы вскоре обратили внимание на смелого пирата и начали его преследовать, тем более что он, не имея средств на содержание своего экипажа, оказался вынужденным нападать и на купеческие корабли. Раздраженный преследованием, Ингольф объявил державам войну, обратившись ко всем европейским кабинетам с дерзким письмом, получившим историческую известность. В этом письме он нахально уведомлял о своем вступлении на вымышленный престол и подписался «Ингольф I, король Северного полюса». В довершение насмешки он называл каждого государя «мой добрый брат» и выражал надежду установить с ним впоследствии настоящие дипломатические отношения.
Дерзость эта привела к тому, что всем европейским морякам было предписано без устали преследовать злодея и в случае поимки немедленно повесить его со всей командой на реях «Ральфа», а сам бриг — сжечь.
Но такой приказ было легче дать, чем исполнить. Ингольф сделался положительно неуловим. Рассчитывали поймать его, когда он по необходимости зайдет в какой-нибудь фиорд, а между тем его нигде не было видно. Только горе было тому кораблю, который отваживался пуститься один в сколько-нибудь далекий путь. Такой корабль, уйдя, уже не возвращался. В какую-нибудь темную, безлунную ночь он среди океана подвергался нападению бесчисленных молчаливых демонов, которые без слов, без криков начинали с того, что истребляли весь экипаж до последнего матроса. Слышен был только стук абордажных топоров, крошивших тела людей… Тщетно испуганные моряки искали спасения, бросаясь в волны. Борьба прекращалась лишь с гибелью последнего человека.
Так исполнял свое страшное дело «Ральф». Груз с захваченного корабля немедленно перетаскивался на разбойничий бриг, и пираты исчезали, предварительно потопив опустошенное судно. Куда они отвозили добычу? Где их убежище, их гнездо? Никто не мог этого разузнать, несмотря на все поиски, а между тем такое убежище, несомненно, существовало, потому что пираты, когда их начинали слишком сильно теснить, вдруг исчезали куда-то и не показывались иногда по нескольку месяцев.