— За себя вы отомстили, — сказал он богатырю, — но меня погубили.
— Это как? — удивился Гуттор.
— Ведь вы, разумеется, хлопотали ради того, чтобы освободить герцога Норландского и его брата?
— Ну, конечно.
— Разве вы не знаете, что вам удастся достичь своей цели лишь ценой освобождения Пеггама?
— Отлично знаю.
— Стало быть, я прав, называя себя погибшим человеком. Как только злодей будет освобожден, он первым делом примется за меня, и уж, конечно, мне от него не спрятаться.
— В таком случае бегите… Уезжайте сейчас же из Лондона, только не во Францию через Дувр, а в Голландию через Шотландию. В Нидерландах любой банкир разменяет вам ваш чек.
— Благодарю вас, вы подали мне отличную мысль. У меня просто голова закружилась… Если мне удастся спастись, то этим я вам буду обязан… Хорошо. Я уйду сейчас же, как только вернется мой патрон.
Между тем совершенно стемнело, и Джошуа не заставил себя ждать.
Адвокату не стоило ни малейшего труда подкупить тюремщика. Пять тысяч фунтов стерлингов сделали свое дело. Мистер Торнбулл объявил, что он закроет глаза и ни во что не будет вмешиваться. Друзьям Олдхэма оставалось только придумать средство украсть его из тюрьмы.
Джошуа был необыкновенно изобретателен. Он сейчас же купил большую плетеную корзину, в которую наложил всевозможных съестных припасов и лакомств. Гуттор должен был с этой корзиной отправиться в Тауэр и сказать, что он принес узнику обед. Тюремщик беспрепятственно впускал его, в на обратном пути богатырь уносил в этой же корзине похищенного Олдхэма.
Все устроилось как по-писаному. Гуттор, явившись в камеру Олдхэма, вынул из корзины принесенные яства. Только что узник собрался было их отведать, богатырь деликатно обхватил его поперек талии, сунул в корзину и пошел с ней прочь из тюрьмы. Благополучно пройдя в воротах мимо самого смотрителя, разговаривавшего там с несколькими чиновниками, он крупными шагами направился к своей лодке, которая затем быстро доплыла до брига «Олаф».
Нечего и говорить о том, с каким восторгом встретили своего друга Грундвиг и Билл.
* * *
На исходе одиннадцатого часа ночи через Саутварк, вдоль набережной Темзы, двигался отряд в полсотни человек. Дойдя до сходни № 38, он остановился, и в темноте раздался громкий голос, гулко прокатившийся над водой:
— Эй!.. Бриг «Олаф»!.. Эй!..
— Кто идет? — отозвались с корабля.
— Бьёрн и Норланд! — отвечал прежний голос тем самым тоном, как, бывало, звучал этот военный клич сподвижников Роллона и Сигурда в пылу сражений.
От брига отделилась лодка. В темноте послышался равномерный плеск весел.
— Причаливай! — раздался несколько дрогнувший голос Билла.
Спустя несколько секунд Грундвиг, Гуттор и молодой капитан покрывали поцелуями и слезами руки Фредерика и Эдмунда.
— Обнимите нас, верные, храбрые друзья! — вскричали братья Бьёрны, и в течение нескольких долгих минут пятеро мужчин нежно обнимались и целовались друг с другом.
А недалеко от них на берегу стоял человек и, скрестив на груди руки, молча наблюдал эту трогательную сцену.
Это был Пеггам, получивший свободу одновременно с Бьёрнами и их сподвижниками.
Когда лодка снова отплыла от берега, возвращаясь к кораблю, вслед ей раздался голос:
— Ну, смотри же, Фредерик Бьёрн!.. Теперь между нами война не на живот, а на смерть!
Герцог презрительно промолчал, но Гуттор вспыхнул, вскочил на ноги и крикнул с лодки своим могучим голосом:
— Принимаем твой вызов, Пеггам! Да, это верно, между нами война не на живот, а на смерть! Мы до тех пор не успокоимся, пока не разрушим до основания твой притон, а тебя самого не отдадим на съедение хищным птицам!..
Два дня спустя после этих событий в подземелье одного дома в Блэкфрейрсе происходила ужасная сцена.
В этом доме останавливался Пеггам, когда приезжал в Лондон. Сюда бандит пригласил к себе четыреста или пятьсот человек «Грабителей» для суда над изменником и его казни.
Перед тем во все концы Англии были разосланы шпионы для поимки Перси. Несчастного клерка отыскали в одной гостинице в Глазго ночью, во время сна, схватили его и привезли в Лондон.
Тщетно пытался он спасти свою жизнь, унижаясь перед бывшим другом: нотариуса не могли смягчить никакие мольбы. Прежняя любовь Пеггама к Перси превратилась в неумолимую ненависть. Изменнику был произнесен грозный приговор и тут же исполнен. Несчастному вырвали язык раскаленными добела щипцами, потом зарыли его живого в землю по самые плечи и оставили в таком виде в вонючем сыром подземелье, имевшем сообщение с клоаками Сити.
Несмотря на полученное жестокое увечье, несчастный с упорством цеплялся за свою жалкую жизнь.
Он думал о тех миллионах, которых добивался всю жизнь и которые перед отъездом спрятал в безопасном месте, у одного лондонского банкира. Он получил много золота, получил возможность роскошно жить — и вдруг в эту самую минуту ему грозит смерть!.. Нет, он не хочет умирать и не умрет. Для чего же и воля дана человеку, как не для того, чтобы преодолевать все препятствия? Разве сама судьба не на стороне Перси? Ведь тот разбойник, которому было поручено вырвать у него язык, ограничился лишь тем, что оторвал щипцами один кончик, так что кровотечение было не слишком сильно, и рана уже успела засохнуть и затянуться… Нет, он не умрет! Разве можно умереть, имея в кармане пять миллионов франков? Он не только не умрет, он даже отомстит… О, как сладко будет для него мщение, когда он выберется из этого подвала!
Несчастный Перси пришел в такое возбуждение, что даже перестал чувствовать боль.
Падая в яму, в которую его бросили, он инстинктивно прижал руки к груди и только теперь понял, какую услугу оказал ему инстинкт. Если б он держал руки вдоль тела, они были бы у него не свободны после того, как разбойники засыпали яму землей и утрамбовали, — следовательно, в этом случае он совершенно не мог бы выбраться. Действуя руками, он (хотя движения его были крайне стеснены) все-таки понемногу разрыхлял землю около себя… О, если ему удастся высвободить руки, он будет спасен! Только бы ему это удалось!
Поддерживаемый такой надеждой, он, насколько мог, продолжал шевелить локтями, чувствуя при этом, что земля вокруг него несколько разрыхляется и подается.
Так прошло около часа, может быть, и больше.
Вдруг Перси услыхал вдали смутный негромкий гул, как будто где-то что-то катилось. Это его обеспокоило. Гул приближался и становился слышнее… Несчастный прислушался и догадался, в чем дело. От страха у него волосы стали дыбом, на лбу выступил холодный пот…
Близко-близко послышались тонкий писк и топот маленьких ног, как будто мчался отряд лилипутской кавалерии.
То были крысы подземных клоак Сити, наводнившие погреб, в котором находился Перси.