Рассеянно глядя в пространство, Фредерик Бьёрн судорожно сжал руку брата, и оба простояли так несколько часов, думая о будущем, о тех ледовых странах, которые им предстояло посетить.
Ночь давно наступила, когда зазвонил колокол к ужину. Братья сели в кают-компании за стол вместе с теми из товарищей, которые обедали с герцогом и его братом, как вдруг Фредерик вскрикнул от удивления: беря салфетку, он стряхнул с нее к себе на тарелку записочку, сложенную вчетверо. Быстро развернув, он прочитал ее и страшно побледнел. Присутствующие с удивлением уставились на него, не зная, что и думать. Эдмунд уже хотел обратиться к нему с вопросом, но герцог заговорил сам, бросив записку на стол.
— Господа, — сказал он, — между нами есть изменник. Надо будет его открыть и примерно наказать… Прочтите, господа!
Эдмунд взял таинственную записку и прочел вслух:
Кровь требует крови. Фредерик Бьёрн! Когда я бил ребенком, меня за тебя били и наказывали. Взрослым я постоянно встречал тебя на своей дороге, и постоянно ты мне мешал. Наконец, ты окрасил свои руки моей кровью… Но час возмездия скоро пробьет!..
Призрак Красноглазого
Эдмунд кончил читать среди всеобщего смущения. Из всего экипажа только он и его брат не способны были верить в то, что это послание написано покойником.
— Наша экспедиция проклята Богом, Гуттор, — прошептал Грундвиг своему товарищу. — С мертвыми бороться нельзя… Меня предчувствие ни разу еще не обманывало.
— Да, — проговорил Фредерик Бьёрн с мрачной энергией, — надо наказать негодяя, который осмеливается становиться между нами и тем благородным делом, за которое мы взялись. Я буду к нему беспощаден…
Вдруг дверь с силой отворилась, и ворвавшийся ветер заколебал пламя ламп, висевших над столом. Гуттор и Грундвиг затрепетали и вскочили, ожидая, что вот-вот в комнате появится кто-нибудь из джиннов, в которых так крепко веровали все норландцы.
— Кто это смел? — заговорил было Фредерик грозным тоном, но в это время в кают-компанию, подпрыгивая, вбежал друг Фриц, качая направо и налево своей огромной головой и как бы напоминая, что без него не принято садиться за стол.
Герцог невольно улыбнулся испугу своих верных слуг, обычно не бледневших ни перед какой опасностью, но ко всему сверхъестественному питавших ребяческий страх.
Друг Фриц тихо положил свою добродушную голову Эдмунду, своему любимцу, на колени, напрашиваясь на ласку, и ужин пошел своим чередом, хотя на этот раз монотонно, мрачно. Все молчали, и каждый думал более или менее невеселую думу.
Когда все, кроме Эдмунда, жившего с братом, собрались уходить из залы, Фредерик Бьёрн поднял голову, которую некоторое время держал, склонив на руки, и произнес повелительным тоном:
— Господа, прошу вас зорко наблюдать за всеми матросами на борту. Очевидность измены исключает в данном случае всякую щепетильность с нашей стороны. В особенности же не извольте говорить матросам ни слова о том, что случилось.
Офицеры и боцманы поклонились и вышли.
— Уверен ли ты в том единственном иностранце, который находится на борту у нас? — спросил своего брата Фредерик, как только дверь залы затворилась.
— В нашем марсовом, в бретонце Ле Галле? — переспросил молодой человек. — Ты на него, что ли, намекаешь?
— Да, на него.
— Я в нем уверен, как в себе самом. Он поехал за мной и за покойным братом, когда мы оставили французскую службу. Ты еще не успел хорошенько оценить его, потому что не видал его в деле, но ты скоро увидишь, какой это превосходный человек и моряк во всех отношениях. Он честен и неподкупен, храбр, как лев, самоотвержен и нисколько не заражен суеверием, которое так портит наших норландских матросов.
— Хорошо. Пришли его ко мне завтра после утреннего рапорта. Мне стоит десять минут поговорить с человеком, чтобы узнать, каков он.
Становилось поздно. Братья разошлись, так как Эдмунду предстояла вахта и он нуждался в отдыхе.
Фредерик Бьёрн остался один.
Он взошел на мостик, чтобы подышать чистым воздухом, напоенным ароматом океана. «Дядя Магнус» быстро шел, направив компас на Полярную звезду. На борту не было слышно ничего, кроме переклички вахтенных. Луна не успела взойти, и потому было очень темно, так что в пяти шагах ничего нельзя было рассмотреть. С четверть часа Фредерик ходил по мостику, думая свои думы, потом нагнулся через борт и стал смотреть на борозду, бежавшую за кораблем. Звезды отражались в волнах, как золотая пыль; порой с резким криком пролетали стаи морских птиц или на вершине волны показывались резвые стада морских коров. Как истый моряк, Фредерик Бьёрн всем своим существом наслаждался поэзией ночи на море.
Вдруг ему показалось, что вдоль наружного борта скользнула какая-то тень и скрылась где-то сзади под кормой.
Фредерик знаком подозвал к себе вестового, состоявшего при нем всегда, когда он выходил на палубу, и приказал ему:
— Пойди разбуди моего брата. Скажи, что мне нужно с ним поговорить.
Матрос побежал исполнять приказание, а герцог достал из-за пояса пистолет, взвел курок и стал ждать, не спуская глаз с того места, где ему привиделась тень.
Узнав от брата о случившемся, Эдмунд побежал в матросскую спальню и убедился, что все, кроме вахтенных, спали на своих местах. Затем молодой человек вернулся на палубу, закрыв за собой дверь вниз, чтобы никто не мог оттуда выйти. Сделав перекличку вахтенным, он убедился, что и они все оказались налицо.
Все это Эдмунд сделал чрезвычайно проворно.
— Хорошо, — одобрил Фредерик Бьёрн. — Мне, должно быть, только показалось. А между тем я так отчетливо видел!..
Он не успел договорить. Тень снова появилась, но не с той стороны, где ее видел герцог в последний раз, а с противоположной. Фредерик схватил брата за руку, и оба стали следить за тенью, которая беззвучно двигалась по карнизу, шедшему вдоль наружной обшивки корабля.
Два раза Фредерик хватался за пистолет, порываясь выстрелить, но Эдмунд удерживал его.
— Подождем, — шептал младший Бьёрн, — ведь он все равно не уйдет скоро.
Странная фигура прошла почти вдоль борта и достигла уже основания бушприта, когда герцог, не в силах будучи долее сдерживаться, быстро прицелился и выстрелил.
Сливаясь с треском выстрела, раздался пронзительный крик, затем послышался глухой звук падения тела в воду и чей-то голос, от которого оба молодые человека вздрогнули, прокричал:
— Будь ты проклят, капитан Вельзевул!
Затем снова настала глубокая тишина.
— Что ты сделал?! — воскликнул Эдмунд, весь дрожа от волнения.
— Что следовало! — отвечал герцог. — Теперь мы узнаем, кто нам изменял.
— Может быть! — возразил молодой человек, с детства знавший всех матросов, которые были прирожденными розольфскими вассалами, и не допускавший измены с их стороны. Что же касается бретонца Ле Галля, то за него он ручался, как за самого себя.