Вдруг Эйлвард увидел, что выражение ее глаз изменилось: в них мелькнула надежда, потом неистовая радость и торжество победы, — и понял, что надвигается какая-то опасность. Он живо оттолкнул ее от себя и отпрыгнул в сторону — и как раз вовремя: на него едва не обрушился удар дубины, которую держал в руках человек еще более высокого роста, чем он сам. Он успел увидеть сжатые в бешеной ярости страшные белые зубы, взметнувшуюся всклокоченную голову и сверкающие звериные глаза. В следующий миг он, резко уклонившись от нового сокрушительного удара дубины, бросился на противника.
Обхватив обеими руками разбойника, прижав лицо к его косматой бороде, Эйлвард, задыхаясь, едва переводя дух, стал сжимать его огромное тело. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Они топтались на пыльной дороге, то подаваясь в сторону, то отступая в другую. Дважды под натиском невероятной мощи разбойника Эйлварду едва удавалось удержаться на ногах, и дважды сила и ловкость молодости помогли ему устоять и еще крепче сдавить противника. Наконец ему повезло, он сумел подставить ногу и одним могучим рывком повалить разбойника на землю. Падая, тот хрипло закричал. Едва он коснулся земли, как Эйлвард придавил его коленом и, погрузив свой короткий меч в густую бороду, прижал острие к горлу.
— Клянусь своими десятью пальцами, — вымолвил он, с трудом переводя дух, — только шевельнись, и тебе конец.
Разбойник лежал неподвижно, оглушенный падением. Эйлвард оглянулся. Женщины нигде не было — при первой же схватке она исчезла в густом лесу.
Тогда Эйлвард забеспокоился о судьбе хозяина. Ему пришло в голову, что Найджела заманили в ловушку и там прикончили. Но, к счастью, его опасения были напрасны, вскоре хозяин показался на дороге — он вышел на нее недалеко от места встречи с незнакомкой.
— Клянусь святым Павлом! — воскликнул он, подходя. — На ком это ты сидишь? А где женщина, которая удостоила нас просьбой о помощи? Увы, я не нашел ее отца.
— Тем лучше для вас, сэр, — ответил Эйлвард, — боюсь, что отец у нее сам дьявол. Она же, видно, и есть жена Патнемского волка. А вот это — он сам. Он напал на меня и чуть не вышиб мне дубинкой мозги.
Разбойник, открывший к тому времени глаза, перевел злобный взгляд со своего победителя на вновь пришедшего.
— Тебе повезло, лучник, — сказал он, — много с кем мне приходилось бороться, но еще никому не удавалось меня одолеть.
— Верно, хватка у тебя, как у медведя, — ответил Эйлвард. — Да ведь только трус поступает так, как ты, — ты хотел размозжить мне палкой голову, пока твоя жена держала меня. К тому же подло заманивать проезжих в ловушку, взывая к их жалости и прося о помощи. Мы едва не поплатились жизнью за доброту сердца. Ведь может случиться, что тот, кому по-настоящему нужна наша помощь, не получит ее. И этот грех тоже будет на тебе.
— Коли против тебя весь мир, — угрюмо ответил разбойник, — деваться некуда, надо бороться изо всех сил.
— Ты заслужил виселицу уже за одно только, что втянул в свое грязное дело ту красивую женщину с благородной речью. Свяжи ему руки поводьями, Эйлвард, мы отведем его в Гилдфорд.
Лучник уже достал из сумки запасную тетиву и связал пленника, как вдруг Найджел обернулся и испуганно вскрикнул.
— Пресвятая Дева Мария! А где моя седельная сума?
Сума была срезана острым ножом. С седла свешивались лишь концы ремня. Эйлвард и Найджел в ужасе уставились друг на друга. Потом молодой сквайр поднял сжатые в кулаки руки и в отчаянии схватился за голову.
— Браслет леди Эрментруды! — воскликнул он. — Кубок моего деда! Мне нельзя их потерять! Лучше смерть! Что я ей скажу? Я не могу вернуться домой, пока их не найду. Эйлвард, Эйлвард, как же ты дал их украсть?
Честный лучник откинул стальной шлем и почесал взлохмаченную голову.
— Ума не приложу, как это случилось. Да и вы не говорили, что в сумке есть что-то ценное, а то бы я лучше смотрел за ней. Конечно, это сделал не он, я его ни на миг не выпускал из рук. Срезать сумку могла только та женщина, что убежала, пока мы боролись.
Найджел в растерянности топтался на дороге.
— Если бы я знал, где найти эту женщину, я пошел бы за ней хоть на край света. А искать ее в этом лесу — все равно что мышь в пшеничном поле. Добрый святой Георгий, ты, который поверг дракона, молю тебя, во имя твоего славного, благородного подвига, помоги мне! И ты, великий святой Юлиан, покровитель всех путников, попавших в беду! Две свечи будут вечно гореть перед твоим изображением в Годлминге, только верни мне сумку. Господи, я отдам все, что угодно, только бы вернуть ее!
— А вы отдадите мне мою жизнь? — вдруг подал голос разбойник. — Обещайте дать мне свободу, и вы получите сумку. Если, конечно, взяла ее моя жена.
— Нет, этого я не могу сделать: пострадала моя честь, — ответил Найджел. — Потеря — мое личное дело, освободить же тебя — значит нанести ущерб другим людям. Клянусь святым Павлом, я поступил бы бесчестно, если бы, спасая свое имущество, отпустил бы тебя грабить чужое.
— Я вовсе не прошу отпустить меня, — сказал Патнемский волк. — Только обещайте, что мне сохранят жизнь, и я верну сумку.
— Этого я тоже не могу обещать: твою судьбу решат шериф и судейские в Гилдфорде.
— Тогда обещайте только замолвить за меня словечко.
— Вот это я обещаю, только верни мне сумку. Правда, я не знаю, поможет ли тебе мое слово. Впрочем, все это пустые разговоры. Неужто ты думаешь, мы так глупы, что поверим, будто ты вернешься, если мы тебя отпустим.
— А я и не прошу об этом. Я не могу вернуть сумку, не сходя с места. Вы поклянетесь честью и всем, что вам дорого на свете, что будете просить судей о снисхождении?
— Клянусь.
— И что жену мою не тронут?
— Тоже обещаю.
Разбойник закинул голову и издал протяжный пронзительный крик, наподобие волчьего воя. Некоторое время ничего не было слышно, а потом из лесу неподалеку раздался такой же крик, чистый и пронзительный. Патнемский волк крикнул еще раз, и сообщница снова ответила. Он позвал в третий раз, как олень в чаще зовет свою олениху. И тут же зашуршали листья кустов, затрещали ветки, и перед ними снова появилась та удивительно красивая высокая женщина. Лицо ее было бледно. Не взглянув ни на Эйлварда, ни на Найджела, она подбежала к мужу.
— Дорогой, любимый повелитель, — вскричала она, — тебе не сделали ничего плохого? Я ждала возле старого ясеня, а вы все не шли и не шли.
— Видишь, жена меня все-таки схватили.
— Будь проклят этот день! Отпустите его, добрые, благородные господа, не отнимайте его у меня!
— Они замолвят за меня слово в Гилдфорде, — сказал разбойник. — Они поклялись. Только сначала верни им сумку, что ты взяла.
Она вытащила сумку из-под широкого плаща.
— Вот она, благородный сэр. Право, мне нелегко было взять ее — ведь вы пожалели меня в моей беде. Пожалейте же нас еще раз! Будьте к нам милосердны, добрый сэр. На коленях умоляю вас, благороднейший и добрейший сэр!