— Так и скажу.
— Молодец, Найджел, честное слово, молодец. А если в Вулмерском лесу ты увидишь несколько лисиц?
— Лисья стая.
— А если б то были львы?
— Что вы, дорогой сэр, в Вулмерском лесу мне вряд ли встретятся несколько львов.
— Это не ответ — есть и другие леса, кроме Вулмерского, и другие страны, кроме Англии. А кто может знать, куда занесет такого странствующего рыцаря, как Найджел Тилфордский, в погоне за славой? Так, предположим, ты попадешь в Нубийскую пустыню, а потом при дворе великого султана захочешь сказать, что видел много львов, — а лев у охотников стоит на первом месте, он царь зверей. Как ты тогда скажешь?
Найджел почесал голову.
— По правде сказать, добрый сэр, если бы после такого приключения я мог вымолвить хоть слово, я сказал бы только, что видел много львов.
— Нет, Найджел, для охотника это был бы прайд, и этим словом он показал бы, что знает язык охоты. Ну, а если бы то были не львы, а кабаны?
— О кабанах всегда говорят в единственном числе. Видел кабана.
— А диких свиней?
— Конечно, стадо.
— Ай-ай-ай, милый мой, как печально, что ты так мало знаешь. Руки у тебя всегда были лучше головы. Благородный человек никогда не скажет «стадо свиней», так говорят только мужики. Если ты гонишь свиней — это стадо: если охотишься на них — совсем иное дело. Как их тогда зовут, Эдит?
— Не знаю, — безразлично ответила девушка. Она сидела, устремив взгляд далеко в темную тень свода, правая рука ее сжимала только что принесенную слугой какую-то записку.
— Ну, а ты, Мэри, знаешь?
— Конечно, дорогой сэр. В таких случаях говорят — скоп.
Старый рыцарь довольно рассмеялся.
— Вот ученик, который никогда меня не опозорит! Ни в науке о рыцарском обхождении, ни в геральдике, ни в охотничьем деле, ни в чем ином. На Мэри я всегда могу положиться. Она многих знатоков может вогнать в краску.
— И меня вместе с ними, — заметил Найджел.
— Ну что ты, милый мой, по сравнению со многими ты просто Соломон. Послушай-ка, еще на прошлой неделе этот бездельник, молодой лорд Брокас, рассказывал, что видел в лесу стаю фазанов. А ведь при дворе таких вещей не прощают, для молодого сквайра это была бы погибель. Ну а ты, Найджел, как сказал бы?
— Я думаю, добрый сэр, надо было сказать «выводок фазанов».
— Правильно, Найджел, — выводок фазанов, так же как стая гусей, уток, вальдшнепов или бекасов. Но стая фазанов! Как это у него язык повернулся. Я посадил его тут же, как раз где ты сидишь, и позволил встать не раньше, чем добрался до дна двух фляг рейнского. Да и то, боюсь, он не слишком много вынес из урока, потому что все время не сводил своих глупых глаз с Эдит, когда надо было обратить слух к ее отцу. А где же сама девица?
— Она вышла, отец.
— Вечно она выходит, как только представится случай поучиться чему-нибудь, что может пригодиться в лесу или в поле. Однако скоро будет готов ужин. Свежий кабаний окорок — помоги мне с ним управиться, Найджел, — и бок оленя с королевской охоты. Лесничие да охотники меня не забывают, кладовая у меня всегда полным-полна. Протруби сбор, Мэри, чтобы слуги накрыли на стол, — уже темнеет да и пояс у меня стал болтаться. Значит, пора.
В те времена, о которых вы сейчас читаете, все сословия, кроме разве что самых бедных, ели лучше и пили слаще, чем когда-либо потом. Страну покрывали леса, в одной только Англии их было за семьдесят, притом некоторые простирались на полграфства. Крупная дичь в лесах строго охранялась, зато мелкая — зайцы, кролики, птица, которыми кишели леса и перелески, — легко становилась добычей бедняка и попадала к нему на стол. Эль был совсем дешев, а еще дешевле был мед, который мог приготовить каждый крестьянин, — в дуплах деревьев было полно диких пчел. Пили тогда много и разных чаев, тоже ничего не стоивших: надо было лишь собрать и заварить просвирняк, пижму или другие травы, о некоторых нынче совсем позабыли.
Сословия побогаче утопали в грубом изобилии: буфеты ломились от крупных кусков мяса домашней скотины либо дичи, огромных пирогов, всяческой птицы; все это запивали элем и терпким французским или рейнским вином — так легче было проглатывать жирные куски. Стол же очень богатых людей достиг таких высот изысканности, что приготовление пищи стало целой наукой, в которой красота блюда ценилась не меньше, чем приправа. Блюда покрывали золотом и серебром, расписывали, подавали на стол окруженными пламенем свечей. Каждое блюдо, будь то кабан и фазан или новомодные черепаха и еж, требовали своего особого убранства и приправ, удивительных и сложных, в которых соединялись финики и коринка, гвоздика и уксус, сахар и мед, корица и молотый имбирь, сандаловое дерево и шафран, студни и желе.
У норманнов было в обычае есть умеренно, но всегда иметь богатый выбор всего самого лучшего и изысканного. Именно от них пришло в Англию застолье, столь отличное от грубого обжорства древних тевтонских племен.
Сэр Джон Баттесторн принадлежал к среднему дворянству и ел по старинке. Широкий дубовый стол, накрытый для ужина, ломился под тяжестью пышных пирогов, невероятной величины кусков жареного мяса и массивных фляг. В нижней части залы сидела челядь, в верхней, на возвышении, стоял стол для семьи хозяина, всегда готовый принять дорогого гостя, заглянувшего на огонек с большой дороги, проходившей за воротами усадьбы. Такой гость и прибыл в тот вечер. Это был старик священник, проездом из Чэртсейского монастыря в монастырь св. Иоанна в Мидхерсте. Он часто совершал подобные путешествия и всякий раз сворачивал с пути к гостеприимному столу Косфорда.
— Милости просим, рады вас снова видеть, добрый отец Атанасий, — приветствовал его дородный рыцарь. — Проходите, садитесь справа и расскажите, что нового у нас в округе. Священники ведь всегда первыми узнают все сплетни.
Священник, человек спокойный и добрый, бросил взгляд на пустующее место в конце стола и спросил:
— А где госпожа Эдит?
— Да, в самом деле, где же девчонка? — раздраженно воскликнул рыцарь. — Мэри, пожалуйста, прикажи протрубить еще раз, чтобы она знала, что ужин на столе. Что этот совенок делает вне дома в столь поздний час?
Священник тронул рыцаря за рукав, и в его добрых глазах мелькнуло беспокойство.
— Я совсем недавно видел госпожу Эдит. Боюсь, она не услышит горна, она, верно, уже в Милфорде.
— В Милфорде? Что ей там надо?
— Пожалуйста, добрый сэр Джон, не говорите так громко — речь идет о чести дамы, и разговор должен остаться между нами.
Сэр Джон уставился на обеспокоенное лицо священника, и его багровое лицо стало еще краснее.
— О ее чести? О чести моей дочери? Еще нужно доказать, что вы имеете право так говорить, иначе ноги вашей больше не будет в Косфорде!