– Нельзя быть совершенством во всем, – увещевал он, обнимая Жанну. Ее плечи были холодны, а пульс спокоен. – Вы и так чересчур уж хороши для меня.
Шарль знал, что Жанна все еще верит в давнее предсказание, и не мешал ее мечтам, почитая их пустыми и боясь лишь того, что однажды Жанна разочаруется и это разочарование изменит ее.
– Это просто вы мало себя цените.
Она не оставит своих усилий, раз за разом отыгрывая перед зеркалом новые роли. Выражения лица. Позы. Взгляды. Вздохи. Чтобы глаза прикрыты, под сенью ресниц – призраки вымышленных страстей. Грудь вздымается. Сердце бьется быстрей.
Именно его оказалось сложнее всего подчинить.
Жанна приказывала, а оно, упрямое, не желало слушать. То спешило, то останавливалось, следуя собственной неподатливой воле. Но золотая бабочка, которую Жанна каждый день крепила к одежде, прежде чем приступить к упражнениям, подталкивала к действию.
Нельзя обмануть природу?
Однажды у Жанны получилось.
И получилось вновь. Очередная ночь, проведенная вместе по настоянию Жанны – супруг не стал противиться, – отличалась от всех прочих. Она даже будто бы ощутила нечто… неявное смущение… смятение… то, что позволило оседлать сердечный ритм.
– У тебя и вправду вышло, – Шарль нежно поцеловал руку Жанны. – Ты воистину великолепная женщина. И мне жаль, что однажды нам придется расстаться.
– Почему?
– Потому что вскоре я стану помехой на твоем пути. Но не беспокойся, мой друг, я никогда не забуду тех дней, которые мы провели вместе.
– Ты любишь меня? – Жанна никому и никогда не задавала этот вопрос.
– Нет. Совершенство нельзя любить. Им можно лишь восхищаться.
И словно услышав его слова, судьба вновь решила переменить жизнь Жанны, убрав с пути ее де Шатору. Новость о смерти королевской фаворитки, женщины, чья ревнивая натура и склочный характер сделали ее врагом едва ли не всего двора, во мгновение ока облетела Париж.
– Ваш путь открыт, душа моя, – сказал Шарль, понимая, что отныне его прекрасная супруга, к которой он, несмотря на все уверения, все же испытывал сильнейшую душевную привязанность, отныне не принадлежит ему.
– Пожалуй, – ответила ему Жанна, хватаясь за руку. – Пожалуй, вы правы…
Она испытывала двойственные чувства. Король свободен! Ее цель, ее предназначение, указанное ей старой цыганкой, закрепленное внушениями матери, была беззащитна. Жанна почти не сомневалась, что сумеет завоевать сердце короля, эта уверенность пугала ее.
Зачем?
Что ждет ее далее? Неужели такая же всеобщая ненависть, скрытая за страхом и желанием угождать? Вечный страх, что найдется кто-то другой, более молодой и красивый? И почетная отставка с удалением от двора, чтобы облик старой фаворитки не раздражал новую…
Она не желает… конечно, она не желает исполнять чужие надежды. Жанна счастлива. У нее сложившаяся жизнь и супруг, которого она пускай еще не любит, но уважает и ценит.
Зачем ей король?
Но стоило укрепиться в этой мысли, как мир качнулся.
Страшная боль пронзила все тело Жанны, заставив согнуться от боли. В груди вспыхнул огонь.
– Что с вами? – Шарль схватил жену за руки. – Вы холодны как лед… вам дурно?
Она лишилась чувств, не успев ответить, что не испытывает никакой дурноты, лишь… Жанна не понимала, что с нею. Она то горела в огне, то замерзала под пуховыми одеялами. Она дрожала. Плакала беспричинно, чего с нею не случалось никогда. Она кашляла и слабела.
Шарль, пришедший в ужас – он и не предполагал, что его юная и столь сильная жена способна заболеть, – вызывал докторов, обещая им немыслимые сокровища за то чудесное лекарство, которое избавит Жанну от недуга. И доктора лишь разводили руками.
– Увы, это не в наших силах, – сказал один. – У нее разлитие желчи, которое ее убьет…
– …чахотка…
– …ее печень становится жиром…
Жанна отказывалась принимать лекарства. Упрямая, она выбиралась из постели, силясь дойти до окна, открыть его, поскольку верила в целебный воздух Парижа.
– Мадам, вернитесь, – твердил Шарль. – Этот воздух полон смрада. Вам вряд ли на пользу миазмы.
– Увезите меня, – она никогда ни о чем не просила, но нынешний взгляд был полон мольбы. – Увезите меня… к морю… мне нечем дышать.
Шарль исполнил просьбу. В этот момент перед страхом потерять ее в полном смысле этого слова поблекли иные страхи. Он больше не видел перед собой красавицу, но лишь несчастную страдающую женщину, источенную болезнью.
И даже если Жанне удастся ее одолеть, то вряд ли она вернет хоть толику былой красоты.
Цыганка ошиблась.
Шарль вряд ли сумел бы признаться себе, что он, как никто иной, рад этой ошибке. Пусть очарование Жанны поблекнет, но ее ум, ее характер не исчезнут.
От невесты пахло спелыми яблоками. Как тогда, в саду, который каждую осень наполнялся этим чудесным ароматом. Его королева собирала яблоки, брезгуя теми, что упали.
– Это для свиней, – говорила она, забираясь на дерево. И срывая, складывала добычу в сумку. – А я не свинья. И вообще, помогай.
Яблоки она носила продавать к дороге, раскладывала на земле бабкин платок, а на нем, горкой, яблоки. И проезжавшие мимо машины останавливались.
Тогда он начинал сомневаться в ее историях, уж больно они походили на сказку. Но яблоки заканчивались, и королева возвращалась в прежний образ.
Однажды она осталась в нем навек.
И вот теперь эта…
Ей не по душе происходящее. Она лишь терпит прикосновения Лехи и, когда он отворачивается, позволяя ей вздохнуть свободно, ищет, ищет кого-то взглядом.
Его.
Еще не знакомы, но уже связаны. Возможно, эта нить появилась задолго до ее рождения, и лишь теперь судьба свела их вместе.
– Нас, – шепотом повторил Ланселот и склонился, пряча от гостей улыбку. – Нас…
Надо только подождать немного. Он еще не готов.
Он помнил первый свой побег из дому. Колотящееся сердце. Синий рюкзак, доверху заполненный сухарями, конфетами, ломаным печеньем и двухлитровой банкой варенья, которую он для надежности обернул спортивными штанами. Лямки впивались в плечи, и внутренний голос нашептывал, что далеко сбежать не выйдет. Он быстро устанет, и вообще глупо сбегать прямо сейчас. Скоро вечер. А мама затеяла пироги, и дед вот-вот доделает велик. В конце концов, он же не отказывается от самой идеи побега, но лишь откладывает его на время. До пирогов и велика.