— Брось эти смешные угрозы, — прервал его Анандраен, который был Старшим-Из-Трех, — они ничем не помогут тебе. Нет такой власти в мире, которая вырвала бы тебя сейчас из наших рук… Здесь нет вице-короля, но есть подсудимый, призванный дать отчет в своих деяниях, а если ты хочешь знать, насколько серьезно твое положение, я скажу тебе, что тебе придется защищать свою жизнь…
— Западня, следовательно, а затем убийство, — сказал сэр Джон, невольно вздрагивая.
— Нет, не западня; ты выйдешь отсюда свободным, но каков бы ни был приговор, произнесенный над тобой, он будет исполнен через три дня, несмотря на твоих сбиров, полицейских и телохранителей. Не рассчитывай убежать от нас и не пренебрегай своей защитой. Клянусь тебе именем вечного бога, единого для всех людей, — ты будешь судим без всякого пристрастия. Я в нескольких словах рассею все, что есть еще темного для тебя.
— Этот негодяй Кишнайя изменил мне! — сказал вице-король с едва сдерживаемой яростью.
— Нет, сэр Джон, твой союзник не изменил тебе; знай только, что ни одно человеческое существо не в состоянии бороться с обществом Духов Вод. Пожелай мы только — и ни один из солдат, посланных тобой против нас, не вернулся бы, чтобы принести тебе известие о своей неудаче; но мы дали тебе возможность минуту наслаждаться своим успехом, чтобы затем еще сильнее показать тебе наше могущество… Что касается твоего присутствия здесь, то наш брахматма, переодетый пандаромом, не употреблял никакого насилия, чтобы привести тебя сюда. Ты знаешь, ты сам видел на наших факирах, что мы обладаем способностью усыплять всякую волю одной силой взгляда, и ты сам, по своей воле…
— Бесполезно продолжать, — прервал его сэр Джон, который понял наконец способ, употребленный против него. — Я в вашей власти. Что вам нужно от меня?
— Ты сейчас услышишь обвинение, которое мы поручили произнести нашему брахматме.
— Я не признаю этого шутовского подобия суда. Ни один суд в Индии не может существовать без разрешения королевы. По какому праву присвоили вы себе эту власть?
— Наше право выше права твоей королевы, сэр Джон Лоуренс, — отвечал Старший-Из-Трех. — За него говорят восемь столетий существования… Оно возникло из недр отечества в тот день, когда Страна Лотоса пала под игом грубого чужеземца. Не тому, кто властвует силой, говорить здесь о праве и справедливости! Покажи мне написанный в истории добровольный договор, по которому Индия отдала себя в руки людей Запада? Они пришли, сначала скромные и робкие, привлеченные сюда нашими богатствами, умоляя наших навабов дать им небольшой уголок земли, чтобы устроить там свои колонии; они посеяли везде рознь и ненависть и, пользуясь нашими раздорами, которые сами же вызвали, мало-помалу завладели всей страной. Подкуп, грабеж, грубый захват, — вот основы вашего права! Итак, если ты управляешь нами по праву сильного, то мы, сэр Лоуренс, мы защищаемся по праву более почетному — по праву слабого… Да, вот уже восемь столетий, не изменяя ни разу своему назначению, мы защищали слабого против сильного, угнетенного против притеснителя, мы не изменим и теперь этой священной обязанности.
Старший-Из-Трех произнес эту речь голосом, в котором слышалось столько власти и убеждения, что сэр Лоуренс не решился возобновлять свои протесты.
— Я нахожусь здесь, — отвечал он твердо, — не для того, чтобы спорить с вами об исторических судьбах народов. Я получил от королевы управление Индией, и пока у меня остается хоть капля жизни, не допущу уничтожения власти, данной мне королевой.
— Я и не думаю обвинять тебя в захвате власти, — сказал брахматма. — Каково бы ни было происхождение этой власти, она тут ни при чем; вся ответственность за это не касается тебя. Я требую у тебя отчета за невинную кровь, пролитую тобой. В тот час, когда не было уже ни одного человека с оружием в руках, ты хладнокровно, без всякого повода, вопреки даже интересам своей страны, залил две трети Индии кровью и покрыл развалинами. В Серампуре, Агре, Бенаресе, Дели, Лакхнау, Хардвард-Сикри и в сотне других мест твои пьяные солдаты убивали женщин, детей, стариков и мирных людей, которые, поверив твоим лживым заверениями, спокойно вернулись в свои жилища. По статистическим сводкам газет в Бомбее и Калькутте, более миллиона человеческих существ погибли в результате кровавых расправ, которые ты устроил, чтобы терроризовать Индию.
Когда тигр в человеческом образе, которого звали Максвеллом, — он заплатил уже свой долг, — пришел спросить, как поступить с жителями Хардвара, не отвечал ли ты ему, чтобы их собрали на эспланаде и до тех пор стреляли в это человеческое стадо, пока не останется никого в живых? А когда негодяй спросил тебя: «А как быть с грудными детьми?» — «Ах! — ответил ты с улыбкой, от которой вздрогнуло даже это чудовище. — Слишком жестоко будет разлучать их с матерями» [33] — и приказание твое было исполнено… Поищи между знаменитыми убийцами, которые искупили свои грехи на эшафоте, согласится ли хотя один бы из них подать тебе руку? Поступив таким образом с Бенгалией, ты вздумал приняться за Декан! Но этого не будет, чаша страданий переполнилась и час правосудия пробил. Мы могли казнить тебя, как обыкновенного злодея, но мы хотели узнать от тебя, не найдешь ли ты хотя бы малейшего оправдания своим преступлениям!.. Во имя Индии и ее матерей, надевших траур, я прошу трибунал Трех присудить этого человека к Кинжалу Правосудия.
— Сэр Джон Лоуренс, что ты ответишь на это? — спросил Старший-Из-Трех.
— Ничего! — ответил обвиняемый твердо и с презрением. — Отвечать — значит признать вас судьями.
— Хорошо! Ты сам этого захотел.
И, обращаясь к своим товарищам, Старший-Из-Трех сказал:
— Во имя того, таинственное имя которого никто не смеет произнести, во имя всего человечества, права которого мы осуществляем, — какого наказания заслуживает этот человек?
— Смерти! Смерти! — отвечали ему два его товарища.
— Справедливо! — сказал Старший-Из-Трех. — Мне остается только произнести приговор… Во имя Вечного Сваямбхувы! Во имя высших Духов, парящих над водами, невидимых вождей нашего правосудия… мы, Три…
— Остановись, Старший-Из-Трех! — сказал мнимый пандаром. — Позволь мне употребить последнее средство, чтобы спасти этого человека против его воли.
— Мысль твоя похвальна, о сын мой. Мы слушаем тебя.
— Сэр Джон Лоуренс, несмотря на твои преступления, несмотря на все зло, сделанное тобой, я первый буду просить о твоем помиловании, если ты дашь честное слово исполнить все, о чем я попрошу тебя.
— Я не свободен, и в таком положении отказываюсь принимать на себя какое бы то ни было обязательство, будь оно даже вполне справедливым и почетным.
Сэр Джон знал, что члены Тайного Совета никогда не нарушают данное слово; они обещали отпустить его на свободу после произнесения приговора, и это вернуло ему смелость. Он полагал, что его день и ночь будет окружать шотландская стража, и тогда ему нечего бояться Кинжала Правосудия. Вот почему он решил не идти ни на какие компромиссы.