— Если уж вам так хочется знать, мои проклятые коллеги директора не смогли вовремя поднять свои задницы, чтобы встретиться утром. Поскольку для меня это было бы гораздо удобней, я решил, что они сделали это нарочно, чтобы вывести меня из себя. Они хотят выкинуть меня, но я не сдамся без хорошей драки. Данное заведение до сих пор держится на плаву только благодаря моим идеям. И если бы они сделали, как я советовал, и остались бы в нашем старом офисе, а не взвалили бы на себя эту дорогостоящую махину, мы бы не сидели сейчас по уши в дерьме. Каждый раз, когда они смотрят на меня, мой вид напоминает им об их глупости, и из-за этого они меня ненавидят. Потому-то им и придется по душе идея, будто вы считаете меня убийцей ребенка. Удовлетворены?
— Вполне, сэр, — сказал Блейк, сдерживая желание пинками гнать его наверх, а потом снова вниз. Он даже еще больше пожалел Антонию Уэблок. — Давайте покончим с этим. Вы проводите меня?
В это самое время два других сотрудника полиции поднимались на невысокое крыльцо большого викторианского здания красного кирпича в Клэпеме. Удивление, хотя и приятное, вызывало то, что поблизости не крутились журналисты. Когда сержант Лейси постучала в дверь, выкрашенную черной, облупившейся краской, внутри раздался залп яростного, оглушительного лая.
— Так вот почему здесь нет этой крысиной стаи. Они любят здоровенных псов не больше, чем я, — сказала она коллеге. — А ты, Сэм? Не боишься?
— Конечно, нет, сержант.
— Отлично… тогда можешь идти первым. А я…
Им открыли прежде, чем она успела изложить свой план до конца. В проеме показался высокий худой мужчина, одной рукой придерживавший дверь, а другой державший за ошейник лающую собаку. Посетители не обратили внимания на мужчину, они прикидывали, насколько злобной может быть крупная черная псина с рыжевато-коричневой мордой и бешено мотающимся хвостом.
— Да? — спросил мужчина. — Чем могу быть полезен?
— Мистер Бенедикт Уэблок?
— Да.
— Мы из полиции. Я — сержант Лейси, а это констебль Хэррик, — сказала она, показывая удостоверение. — Мы бы хотели с вами поговорить.
— Хорошо. Только заходите побыстрее, а то я не смогу долго удерживать Дейзи, и мне совсем не хочется ловить ее потом на дороге. Я так понимаю, это насчет Шарлотты. Есть какие-то новости?
— Дейзи? — эхом отозвался попятившийся Сэм. В его голосе звучало недоверие. — Помесь с ротвейлером, да, сэр?
— Так утверждают ветеринары. Сам бы я сказал, что с доберманом. Так есть новости?
— Пока ничего, — сказал Сэм, толкая дверь ладонью и твердо глядя на собаку. — Парк обыскивают, а мы опрашиваем всех, кто мог видеть ее вчера. Вы уверены, что собака не укусит?
— Абсолютно. Приходящие к нам дети используют ее как табуреточку для ног и практикуются на ней в парикмахерском искусстве. Я запру Дейзи в кухне. Проходите, пожалуйста, в гостиную.
Переглянувшись, полицейские прошли по длинному, темному коридору, выложенному плиткой какого-то необычного рисунка и оклеенному плотными тиснеными обоями: горчичными — ниже узкого деревянного бордюра и желтыми более светлого оттенка — над бордюром. На обоях виднелись длинные царапины, и два подвешенных взрослых велосипеда объясняли их происхождение. У порога рядом с ковриком стояли грязно-зеленые резиновые сапоги, а на крючке, помимо связки ключей, висели три кожаных собачьих поводка. На стене, примыкавшей к двери, за которой исчезли мужчина и собака, размещалось зеркало, напротив находились две двери. Ближайшая была открыта.
Полицейские выбрали ее, но оказались, по всей видимости, в кабинете. Здесь стояли два письменных стола: один безупречно аккуратный, бумаги на нем были разложены по проволочным лоткам; вся поверхность второго была завалена беспорядочными кипами детских учебников, бумаги, грудами коробочек, ручек и компьютерных дискет, которые лежали еще и на углах нескольких выдвинутых ящиков.
— Думаешь, это гостиная? — спросил Сэм Хэррик.
— Нет. Это наш кабинет, — сказал позади них Бен Уэблок. — Пойдемте.
Теперь, когда собака ее не отвлекала, Кэт Лейси смогла хорошенько разглядеть хозяина дома, и ей, пожалуй, понравилось его длинное, морщинистое лицо, усталые, добрые глаза и полные губы. Его обвислые седеющие волосы казались такими мягкими, словно он только что их вымыл, и еще он, видимо, порезался, когда брился, а может, чем-то поцарапал шею. Сразу под подбородком у него красовались две тонкие красные отметины, уже покрывшиеся корочкой. Сержанту не хотелось восстанавливать его против себя, делая пометки, но она внимательно рассмотрела Бена Уэблока, чтобы потом включить в отчет подробное описание его внешности.
Явно не подозревая о ее интересе, он повернулся и повел их в обшарпанную, но уютную комнату со столь же потертым ковром неопределенного цвета — между бежевым и коричневым. Помимо пары уродливых столов из поцарапанного темного дуба, в гостиной стояли четыре мягких на вид кресла, обитых выцветшим ситцем разного рисунка, и продавленный диван. Вдоль одной из стен во всю ее длину шла книжная полка, набитая книгами в твердых переплетах, туда же была втиснута и стереосистема, какая подошла бы серьезному музыканту. Это был единственный дорогой предмет в комнате, и, в отличие от всего остального, на нем не оказалось толстого слоя пыли.
— Вы действительно совсем ничего не нашли? — спросил он, снова повернувшись к ним. — Это просто невероятно.
— Пока ничего нет, сэр, — ответила Кэт. — А мы хотели задать вам несколько вопросов.
— Почему мне? О, прошу вас, садитесь.
— Спасибо. Вы должны понимать, сэр, что нам нужно выяснить, когда вы в последний раз видели Шарлотту и где вы были вчера между, скажем, двумя тридцатью и четырьмя часами дня.
— Вы полагаете, что я имею отношение к случившемуся? Это смешно!
— Во всем этом нет ничего смешного, сэр. И у вас должна быть совсем уж веская причина не сообщать нам, где вы были, — вступил Сэм Хэррик с большей агрессивностью, чем, по мнению Кэт, требовалось. Она подавила вздох при мысли о том, что ей предстоит еще раз объяснить ему: от людей добиваешься больше, когда в твоем присутствии они чувствуют себя комфортно, а не когда ты стучишь кулаком по столу, держишься заносчиво или оскорбляешь их.
— Когда вы видели ее в последний раз? — спокойно спросила она.
— Я никогда ее не видел.
Кэт застыла, так и не опустившись в глубокое кресло, обитое плотным кретоном с блеклым узором из попугаев и пальм.
— Никогда? Но она же ваша дочь, не так ли, сэр? — спросила Кэт. Она позволила себе усесться как следует и разгладила черную льняную юбку на коленях.
— Честно говоря, — в его легкой улыбке была горечь, — я всегда в этом сомневался.
— Значит, в таком случае… — Кэт сверилась с имевшимися у нее записями, — отец ребенка Роберт Хит?