Внимание Триш снова сосредоточилось на находящемся перед ней экране. Тревога за Шарлотту и жалость к Антонии прямо-таки душили ее, и Триш вспомнила, что все же необходимо дышать. Странное ощущение — работаешь легкими, как мехами, заставляешь себя вдыхать через нос и выдыхать через рот, словно прежде этот навык был тебе незнаком.
Шарлотта была единственным ребенком Антонии — мелкая, доверчивая, смешная четырехлетняя девочка с ужасным характером, абсолютно беззащитная и слишком маленькая, чтобы блуждать по Лондону.
— Правда, что пруд прочесали и ничего не нашли? — прокричал один из журналистов, толкавших в кадре Антонию.
Она молча кивнула, снова взглянув с экрана прямо на Триш, которая в свою очередь смотрела на нее, по-прежнему усиленно дыша, словно от этого неустанного, ритмичного втягивания и выдыхания воздуха, на вкус не менее отвратительного, чем ожог во рту, зависела безопасность Шарлотты.
Невыносимо было представить себе любого ребенка, попавшего в такую беду, но когда этим ребенком оказалась Шарлотта, степень ужаса, охватившего Триш, намного превзошла все, испытанное ею до сих пор. Она лишь недавно узнала Шарлотту как личность, а не просто как шумную, трудную дочь Антонии, и на какое-то мгновение Триш эгоистически пожалела, что не осталась в стороне.
Это произошло месяца полтора назад, когда Шарлотта внезапно появилась в разгар одного из утомительных званых ужинов, на которые Антония изредка приглашала и Триш. Шарлотта сказала, что проснулась от страшного сна, что у нее болит живот и она не может заснуть. Спутанные темные кудряшки и алая пижамка девочки выглядели на редкость неуместно в заставленной мебелью столовой. При виде Шарлотты лицо ее матери напряглось в раздражении, но Триш восприняла ее появление как желанный шанс вернуться в нормальную жизнь.
Пресытившись обильной едой и исчерпав все темы для разговора с напыщенными мужчинами, сидевшими от нее по обе стороны, Триш вызвалась проводить ребенка назад в постель. Антония удивилась ее предложению, но сразу же согласилась. Роберт, ее нынешний друг, похоже, едва заметил как появление Шарлотты, так и вмешательство Триш. Он с увлечением разъяснял скучающей жене банкира, которая сидела справа от него, какой грандиозный успех имела его последняя рекламная кампания.
По дороге наверх Шарлотта всунула свою теплую ладошку в руку Триш и рассказала длинную историю про огромных шевелящихся розовых червяков, которые постоянно вылезают из-под кровати и будят ее, так что она совсем не виновата, что спустилась вниз. Триш позабавила такая изобретательность, и поэтому она пошла на поводу у Шарлотты и даже тщательно обследовала пространство под кроватью, заглянула под матрасы и под яркий, желто-голубой хлопчатобумажный коврик, а также осмотрела все большие игрушки, чтобы доказать девочке — там нет червяков, шевелящихся или каких других, желающих непременно напугать ее.
В конце концов Шарлотта удовлетворилась, но тут выяснилось, что прежде чем Триш оставит ее в темноте, требуется прочитать сказку. Посмеиваясь и умиляясь, а также радуясь предлогу избежать общения с участниками ужина, Триш повиновалась и, сидя на кровати, прочитала что-то из «Моей шаловливой младшей сестры», [1] книжки, которая в ее собственном детстве доставила ей немало радости.
Головка ребенка показалась Триш необыкновенно твердой, а маленькое тело очень мягким, когда Шарлотта, прижавшись к ее бедру, ерзала от удовольствия, слушая развязку выбранной ими истории. В высшей степени оригинальные замечания девочки в адрес персонажей и их проделок заставили Триш рассмеяться и поцеловать шелковистые черные кудри, удивляясь, почему Шарлотту считают упрямой и раздражительной. За маской бойкой смышлености скрывалось доброе, уязвимое и довольно одинокое существо.
— Это могло быть похищение? Поступали ли требования выкупа? — спросил один из журналистов, мужчина, не попавший в кадр. Его голос показался более сердитым и негодующим, чем голос предыдущего. Триш вспомнила сообщение о последней премии Антонии, прозвучавшее месяц или около того назад.
Антония одновременно пожала плечами и покачала головой, на мгновение прикрыв глаза левой рукой. Когда же она придвинулась к мужчине, на руку которого опиралась, объектив камеры тоже переместился. Триш, пытавшаяся обдумать все значение случившегося, с облегчением увидела, что это Роберт.
Худощавый мужчина с выразительными темными глазами и нарочито взлохмаченными черными волосами, он поднял свободную руку удивительно властным жестом. Гул вопрошающих голосов сразу же стал стихать и вскоре замер.
— Других комментариев не будет, — спокойно объявил он голосом, в котором не было обычной язвительности, но который тем не менее звучал диссонансом происходящему.
Толпа нестройно загудела, журналисты заговорили между собой, периодически выкрикивая вопросы Антонии, которая вздрогнула и что-то сказала Роберту.
Он снова поднял руку и, повысив голос, сказал с еще большим нажимом, чем раньше:
— Мы безумно волнуемся из-за Шарлотты. Как вы могли бы догадаться, мы почти не спали. Сейчас мы бы хотели поехать домой.
Он увлек Антонию вперед, прямо в толпу. Мгновение поколебавшись, она расступилась, позволив им беспрепятственно пройти. Снова засверкали десятки фотовспышек. Не хватает только конфетти, грустно подумала Триш. Когда пара покинула здание терминала, на экране телевизора появилась другая картинка — цепочка полицейских и штатских, медленно, но с неуклонной методичностью движущаяся по ухоженным лужайкам, сквозь невысокий кустарник и по плоским заасфальтированным дорожкам общественного парка, очевидно, в поисках улик.
— Это была Антония Уэблок, мать четырехлетней Шарлотты, которая пропала вчера днем из парка рядом с их домом в Кенсингтоне, куда пришла со своей няней, — бесстрастно сказал диктор. — Полиция выражает тревогу за здоровье ребенка.
Триш положила ладони на корпус телевизора и наклонилась, уткнувшись лбом в костяшки пальцев. Это жесткое прикосновение помогло ей изгнать образы, которые воображение прокручивало в ее мозгу. Она подошла к телефону и набрала номер Антонии.
Через четыре гудка она услышала знакомое сообщение, продиктованное в высшей степени царственным тоном Антонии. В нем не было ни малейшего снисхождения к тому, кто желал бы связаться с ней, быть может ожидая хотя бы любезности с ее стороны, и в данных обстоятельствах это казалось обескураживающе неуместным.
— Этот автоответчик принимает сообщения для Антонии Уэблок и Роберта Хита… о, и для Ники Бэгшот. Постарайтесь говорить как можно короче. Говорите четко после длинного гудка.
— Это Триш, Антония, утром в воскресенье в… в восемь тридцать. Я только что видела новости и услышала про Шарлотту. Я очень, очень сочувствую. Послушай, я здесь целый день, так что если нужна какая-то помощь… любая… звони. Пожалуйста, звони. Прошу тебя.
Диктор переключился на последний кризис в Африке, где на грани смерти от голода, болезней, войны, преступности и геноцида оказались миллионы детей. Триш ничего о них не знала, а все ее навыки и знания никак не могли помочь им. Какой бы ужасной ни была их судьба, она ничего не могла изменить. Но возможно, она в состоянии помочь Антонии, и сделает все, что в ее силах. Все.