— Дальше будет все хорошо, — довольно уверенно ответил он.
— Я тебя серьезно спрашиваю.
— А я серьезно тебе отвечаю. Я сегодня звонил своему другу за границу и договорился о том, что в ближайшие дни он вышлет мне генеральную доверенность на продажу машины.
— Ты собрался ее продавать?
— Да, и в срочном порядке. У меня уже покупатель имеется, он не из Москвы. Покупает машину и уезжает в Тверь.
— А как же ты будешь без машины?
Куплю новую, еще более крутую. Надеюсь, родители деньжат подкинут. А что касается тебя, то мы с тобой на днях заявление в загс подадим. Ты возьмешь мою фамилию, и тебя никто не найдет.
— Как в загс? — Я моментально подняла голову и ощутила, как мое лицо залилось алой краской и как загорелись мочки ушей. — Тебе же жениться можно только после института?
— Ерунда! У нас экстренный случай. Я обязан тебя обезопасить.
— Ты пойдешь против воли родителей?
— Конечно, пойду, я же тебя люблю. Возьмешь мою фамилию. Кстати, ты согласна взять мою фамилию и выйти за меня замуж?
— Согласна, — радостно кивнула я головой.
— В сентябре сыграем свадьбу. Поступать в этом году никуда не будешь — все равно ничего не знаешь и никуда не поступишь. Пойдешь на подготовительные курсы и будешь усиленно заниматься.
— Чтобы поступить в театральный?
— Какой, к черту, театральный? Зачем мне жена-артистка, тем более артистка из тебя никудышная.
— Почему? — обиделась я.
— С твоим провинциальным говором только колхозниц играть в сельских домах культуры.
Увидев, что я изменилась в лице, Дмитрий почувствовал, что перегнул палку, и притянул меня к себе.
— Малыш, не обижайся. У тебя действительно должна быть нормальная и престижная специальность, под стать мне. У нас же с тобой такая роскошная жизнь впереди. Мы с тобой еще обмозгуем, какой институт выбрать.
Этой ночью я почти не спала. Я думала о том, что с тех пор, как я познакомилась с Дмитрием, непонятно куда пропала моя свобода и независимость. Я стала какой-то зависимой и даже покорной. Я пыталась понять, отчего это произошло: оттого, что я попала в обстоятельства, которые буквально прижали меня к стене и не давали сделать ни единого вдоха, или оттого, что мне самой захотелось измениться и стать совершенно другой. И все же мое новое состояние мне нравилось. Мне нравилось чувствовать эмоциональную зависимость и защищенность. Этот месяц был самым счастливым месяцем в моей жизни, и все мои проблемы и неприятности отошли на второй план.
Я понимала, что Дима — слишком властный, избалованный, и с ним будет сложно, но я знала, что мне не страшны сложности. Я уснула только под утро. Разбудили меня чьи-то громкие голоса. Подняв голову, я широко зевнула, потерла сонные глаза и постаралась понять, что происходит. Напротив кровати стояли мужчина и женщина и смотрели на нас с Димой полными ужаса глазами.
— Дима, кто это?
— Знакомься. Это мои родители, будь они неладны.
Зайдя в небольшую и достаточно скромную комнату, я села на диван и закрыла глаза. Дима взял меня за руку и тихо спросил:
— Ты успокоилась?
— Почти, — кивнула я.
— Успокойся. Это нормальная первая реакция моих родителей.
— Если для тебя она нормальная, то меня до сих пор трясет, и еще неизвестно сколько времени трясти будет.
— Придет время, и они тебя примут и полюбят.
— Они меня никогда не примут и уж тем более не полюбят, — проговорила я, сдерживая слезы.
Я вспомнила, как мать Дмитрия подняла с пола свою фланелевую рубашку и стала хлестать ею меня по лицу, называя провинциальной хищницей и акулой. Дмитрий бросился на защиту, встав между мной и своей матерью. При этом он был совершенно голый. Мать стала громко рыдать и хвататься за сердце, крича во весь голос о том, что она не желает находиться в одной квартире с грязной деревенской потаскушкой, решившей женить на себе ее непорочного сына. Это было страшное зрелище! Плачущая женщина стала звонить многочисленным родственникам, требуя их незамедлительного присутствия. Когда начала съезжаться родня, пытавшаяся раскрыть глаза Диме относительно его возлюбленной, заплаканная Димина мать вынесла из своей комнаты шкатулку и заголосила о том, что я украла у нее драгоценности, и заявила, что вызовет милицию. Я сидела ни жива ни мертва, а затем не выдержала и начала собирать свою сумку. Дима пытался меня остановить, убеждая свою кричащую на всю квартиру родню, что можно решить все полюбовно, но я резко сказала, что с меня хватит, и направилась к выходу. Уже почти невменяемая Димкина мать стала кричать мне вослед, что если я в ближайшее время не верну ее драгоценности, то она засадит меня за решетку. Она вновь запустила в меня фланелевой рубашкой и прокричала, чтобы я забрала ее с собой: она все равно ее уже не наденет, тем более в квартиру придется вызывать санитарную станцию и срочно все дезинфицировать, потому что сюда наверняка занесена зараза. Переступив через ночную рубашку, я зарыдала и пулей выскочила из квартиры. Следом за мной выбежал одевающийся на ходу Димка. За свои деньги он снял мне крохотную однокомнатную квартиру и остался вместе со мной.
— Света, я сейчас денег раздобуду, и мы переедем на нормальную квартиру. Снимем приличную двушку в центре, — пытался приободрить он меня.
Но размеры нашего жилья на данный момент интересовали меня меньше всего.
Взяв Диму за руку, я вытерла покрасневшие от слез глаза и сказала:
— Дима, я не воровала драгоценностей твоей матери. Я вообще воровать не умею.
— Я знаю, — кивнул он головой. — Драгоценности лежат в сейфе. Она тебя оговорила.
— Разве можно так ненавидеть человека, которого совсем не знаешь? А самое главное — за что? За то, что я из провинции?
— Понимаешь, все пошло совсем не так, как я рассчитывал.
— А как ты рассчитывал?
Дима провел ладонью по моему лицу и не мог не заметить:
— Ведь у тебя все побои сошли, сейчас ты такая симпатичная! Я совсем не так представлял себе твое знакомство с родителями: ты бы напекла пирогов, накрыла на стол, я бы купил бутылку дорогого коньяка. В общем, все как у людей.