В завершение я широко раскинул лапы и крикнул:
– Майк! Майк! Майк!
Впервые Хоуи заговорил, и в свое оправдание я могу сказать только одно: крики эти весьма напоминали лай.
Майк поднялся с инвалидного кресла, протянул ко мне руки и упал вперед. Он знал, что я его поймаю. Дети вполовину его младше обнимали Хоуи все лето, но именно объятие Майка вызвало у меня самые теплые чувства. Я только жалел, что не могу прижать его к себе, как прижимал Холли Стэнсфилд, и изгнать болезнь, как вышиб из Холли застрявший в горле кусок хот-дога.
– Ты действительно хороший Хоуи, Дев, – прошептал Майк, уткнувшись лицом в мех.
Я погладил его лапой по голове, сбив песболку. Не стал отвечать – я и так уже переступил черту, пролаяв его имя, – но подумал: Хороший мальчик заслуживает хорошую собаку. Спросите Майло.
Майк поднял голову, чтобы встретиться взглядом с синими глазами Хоуи.
– Ты прокатишься с нами на подъемке?
Я энергично кивнул и вновь погладил его по голове. Лейн поднял упавшую песболку Майка и вернул на место.
Подошла Энни. Она скромно сцепила руки на талии, но ее глаза весело сверкали.
– Позволите расстегнуть вам молнию, мистер Хоуи?
Я бы не возражал, но, увы, никак не мог этого допустить. У каждого шоу свои правила, и одно из правил «Страны радости» – неукоснительное и твердое – состояло в том, что Хоуи, Счастливый пес, на людях оставался исключительно Хоуи, Счастливым псом. Никто не снимал шкуру там, где его могли увидеть кролики.
* * *
Я вновь нырнул в Под-страну, оставил шкуру на электрокаре и присоединился к Энни и Майку на пандусе, который вел к «Каролинскому колесу». Энни нервно посмотрела вверх и спросила:
– Ты действительно хочешь прокатиться на нем, Майк?
– Да! На нем больше всего!
– Что ж, хорошо. – Она повернулась ко мне и добавила: – Я не боюсь высоты, но восторга она у меня не вызывает.
Лейн уже держал открытой дверцу кабинки.
– Заходите, друзья. Я отправлю вас туда, где воздух разрежен. – Он наклонился и потрепал уши Майло. – Ты, приятель, остаешься здесь.
Я сел в глубине, у каркаса, Энни расположилась посередине, а Майк – с краю, откуда открывался наилучший вид. Лейн опустил поручень безопасности, вернулся к пульту управления, передвинул котелок.
– Вас ждут чудеса! – крикнул он, и мы двинулись вверх, поднимаясь с неспешной чинностью торжественной процессии. Мир под нами медленно расширялся: сначала только парк, потом яркий кобальт океана по правую руку и равнина Северной Каролины по левую. Когда кабинка достигла высшей точки, Майк отпустил поручень, вскинул руки над головой и прокричал:
– Мы летим!
Рука легла на мое бедро. Энни. Я посмотрел на нее, и она одними губами произнесла два слова: Спасибо тебе. Я не знаю, сколько мы отмотали кругов – думаю, больше, чем полагалось при обычной поездке, но полной уверенности у меня нет. Что я помню лучше всего, так это лицо Майка, бледное и восторженное, и руку Энни на моем бедре, которое под ней просто горело. Она не убирала ее, пока колесо не замедлило ход.
Майк повернулся ко мне:
– Теперь я знаю, что чувствует мой воздушный змей.
Я чувствовал то же самое.
* * *
Когда Энни сказала Майку, что на сегодня достаточно, мальчик не возражал. Он совершенно выдохся. После того как Лейн помог ему сесть в кресло, Майк протянул руку ладонью вверх:
– Шлепни пятерней, если ты живой.
Улыбаясь, Лейн шлепнул его по ладони.
– Приезжай еще, Майк.
– Спасибо. Было здорово!
Мы с Лейном вывезли кресло на мидвей. Киоски и лотки уже закрылись, но один павильон еще работал. «Тир Энни Оукли». За стойкой, там, где все лето простоял Папаня Аллен, теперь расположился Фред Дин в костюме-тройке. Позади него кролики и утки ползли в противоположных друг другу направлениях. А над ними выстроились в ряд ярко-желтые керамические цыплята. Неподвижные, но очень маленькие.
– Хотите напоследок попрактиковаться в стрельбе? – спросил Фред. – Сегодня проигравших не будет. Все получат призы.
Майк посмотрел на Энни.
– Можно, мама?
– Конечно, дорогой, только недолго.
Он попытался вылезти из кресла, но не смог. Слишком устал. Мы с Лейном подняли его, поддерживая с двух сторон. Майк взял винтовку и пару раз выстрелил, но руки у него дрожали, хотя винтовка была нетяжелой. Дробинки попали в брезентовый задник и упали в канавку на полу.
– Похоже, я промазал. – Майк положил винтовку.
– Да уж, с точностью у тебя сегодня не очень, – признал Фред, – но, как я и говорил, нынче каждый получает приз. – С этими словами он снял с полки самого большого Хоуи, главный трофей, который даже самые меткие стрелки не могли выиграть, не потратив восемь или девять баксов за перезарядку.
Майк поблагодарил его и сел, похоже, потрясенный до глубины души. Чертова плюшевая собака размерами почти не уступала ему самому.
– Твоя очередь, мама.
– Нет, это ни к чему, – ответила она, но я подумал, что ей этого хочется. Желание читалось в ее глазах, когда она измеряла взглядом расстояние от стойки до мишеней.
– Можно? – Майк посмотрел сначала на меня, потом на Лейна. – Она действительно хорошо стреляет. До моего рождения выиграла турнир по стрельбе из положения лежа в лагере Перри и дважды занимала второе место. Лагерь Перри в Огайо.
– Я не…
Лейн уже протягивал ей одну из модифицированных винтовок двадцать второго калибра.
– Идите сюда, Энни. Давайте поглядим, какая вы Оукли.
Она взяла винтовку. Чувствовалось, что с оружием она на ты, в отличие от большинства кроликов.
– Сколько?
– Десять в обойме, – ответил Фред.
– Если я соглашусь, могу я отстрелять две обоймы?
– Сколько захотите, мэм. Сегодня ваш день.
– Мама также стреляла с дедушкой по тарелочкам, – сообщил Майк.
Энни подняла винтовку и десять раз нажала спусковой крючок, с паузой между выстрелами около двух секунд. Сшибла двух уток и трех кроликов. Керамических цыплят проигнорировала.
– Суперстрелок! – воскликнул Фред. – Любой приз со средней полки на ваш выбор.
Она улыбнулась.
– Пятьдесят процентов попаданий – это не супер. Мой отец сгорел бы от стыда. Хочу попробовать еще раз, если не возражаете.
Фред достал из-под стойки бумажный конус – на Языке, слезу охотника, – вставил вершину в отверстие в винтовке. Послышался перестук дробинок.
– Прицел не сбит? – спросила она Фреда.