В воздухе витало ощущение неловкости и безучастности; никому не хотелось обсуждать неприглядные подробности жизни покойной. Ни один из пришедших не осмелился сесть в первом ряду. Даже темнокожая толстуха в вязаной шапочке и очках с толстыми линзами (Страйк решил, что это и есть тетка Рошели) выбрала третий ряд, подальше от дешевого гроба. Пришел знакомый Страйку лысоватый вахтер из приюта: в рубашке с расстегнутым воротом и кожаной куртке; за ним сидел свежий, моложавый, тщательно одетый азиат — как предположил Страйк, специалист по групповой терапии, любимец Рошели.
Страйк, в старом темно-синем костюме, и Робин, в деловой двойке, предназначенной для собеседований, устроились в последнем ряду. Через проход от них сидели бледный, жалкий Бристоу и Элисон, чей мокрый двубортный плащ поблескивал в холодном свете.
Раскрылись дешевые шторки, за которые уехал гроб, и тело утопленницы было предано огню. Провожающие молча собрались у выхода из крематория и обменялись натянутыми улыбками: из опасений усугубить и без того вопиющую нелепость этой церемонии поспешным уходом ни один из них не решался сдвинуться с места. Тетка Рошели, чья эксцентричность явно граничила с психической неуравновешенностью, представилась как Уинифред и громогласно, с укоризненными нотками объявила:
— Там… это… сэндвичи в пабе. Я-то думала, народу больше придет.
С властным видом она повела шестерых поминальщиков, склонивших головы под дождем, к заведению «Красный лев», расположенному на той же улице.
Обещанные сэндвичи, сухие и неаппетитные, лежали в затянутом пищевой пленкой поддоне из фольги на угловом столике грязноватого паба. По дороге к «Красному льву» тетушка Уинифред поняла, кто такой Джон Бристоу, и теперь распоряжалась им как своей собственностью: она приперла его к барной стойке и затарахтела. Бристоу по мере возможности вставлял отдельные слова, но при этом ежеминутно бросал все более отчаянные взгляды на Страйка, который беседовал с психиатром Рошели.
Психиатр отражал все попытки завести разговор об участниках его группы и в конце концов пресек любые вопросы о возможных откровениях Рошели, вежливо напомнив о соблюдении врачебной тайны.
— Вы удивились, что она покончила с собой?
— Не слишком. У девушки были серьезные проблемы, а гибель Лулы Лэндри стала для нее большим потрясением.
Вскоре он распрощался со всеми сразу и ушел.
За столиком у окна Робин пыталась разговорить немногословную Элисон, но вскоре сдалась и направилась в дамскую комнату.
Тогда Страйк подсел к Элисон. Та бросила на него неприветливый взгляд и опять погрузилась в созерцание окончательно замордованного Бристоу. Она даже не расстегнула забрызганный дождем плащ. Перед ней стоял стаканчик с напитком, похожим на портвейн, а на губах играла легкая презрительная улыбка, как будто все, что ее окружало, она считала убогим и нелепым. Пока Страйк раздумывал, как бы завязать разговор, она неожиданно изрекла:
— Сегодня утром Джон должен был присутствовать на встрече с душеприказчиками Конуэя Оутса. Но теперь Тони вынужден разбираться с ними в одиночку. Тони рвет и мечет.
Ее тон говорил: в этом виноват Страйк, так пусть же он знает, какие от него неприятности. Элисон пригубила портвейн. Ее жидкие волосы свисали на плечи, а стаканчик казался игрушечным в крупных, мужских руках. При такой внешности любая другая женщина оставалась бы скромной дурнушкой, но эта излучала безграничную самоуверенность.
— Разве Джону, хотя бы для приличия, не следовало сюда прийти? — спросил Страйк.
Элисон издала уничижительной смешок:
— Он ведь ее совсем не знал.
— А вас в таком случае что сюда привело?
— Тони попросил.
Страйк заметил, что имя своего босса она произнесла с застенчивым самодовольством.
— Для чего?
— Чтобы присмотреть за Джоном.
— По мнению Тони, Джон нуждается в присмотре?
Элисон не ответила.
— Они ведь оба вами пользуются, Джон и Тони, правда?
— Что?! — взвилась она.
Страйк был доволен, что сумел вывести ее из равновесия.
— Они оба пользуются вашими услугами? Как секретаря?
— Уф… нет. Мои начальники — Тони и Киприан. Я секретарь-референт старших партнеров.
— Вот оно что! Почему же я решил, что вы работаете и на Джона тоже?
— Я работаю на совершенно другом уровне, — заявила Элисон. — Джону положены только услуги машинописного бюро. На работе нас с ним ничто не связывает.
— Симпатия расцвела вопреки всем препонам из должностей и этажей?
Ответом на его шутку было презрительное молчание. Как видно, Страйк был ей отвратителен и не заслуживал вежливого обхождения: человек не ее круга.
Вахтер из приюта одиноко стоял в углу, жевал сэндвичи и явно выжидал момента, чтобы уйти. Когда в зале появилась Робин, Бристоу поманил ее к себе, ища хоть какой-то защиты от тетушки Уинифред.
— И давно вы с Джоном вместе? — поинтересовался Страйк.
— Несколько месяцев.
— Ваши отношения начались еще при жизни его сестры?
— Чуть позже — он пригласил меня в ресторан.
— Думаю, он был в подавленном состоянии, — заметил Страйк.
— В полном раздрае. — В ее голосе не было ни тени сочувствия — только легкое высокомерие.
— Наверное, он и до этого за вами ухаживал?
Страйк ожидал, что Элисон откажется отвечать, но нет. Она сказала с плохо скрываемым горделивым самодовольством:
— Он поднялся на наш этаж, чтобы увидеться с Тони. Однако Тони был занят, поэтому Джон ожидал у меня в кабинете. Он заговорил о сестре и не совладал с эмоциями. Я дала ему салфетки, а он пригласил меня поужинать.
Несмотря на ее внешне прохладное отношение к Бристоу, Страйк отметил, что Элисон гордится оказанным ей вниманием, будто неким трофеем. Страйку стало любопытно, была ли Элисон когда-нибудь на свидании до того, как ей подвернулся отчаявшийся Бристоу. Встретились два унылых одиночества: «Я дала ему салфетки, а он пригласил меня поужинать».
Вахтер из приюта застегивал куртку. Поймав на себе взгляд Страйка, он махнул ему рукой и ушел, так и не сказав никому ни слова.
— А как большой начальник смотрит на то, что его секретарша встречается с его же племянником?
— Моя личная жизнь Тони не касается, — отрезала Элисон.
— Действительно, — сказал Страйк. — В любом случае не ему говорить об отношениях на рабочем месте, правда? Если уж он спит с женой Киприана Мея.
Своим обыденным тоном Страйк на мгновение застал ее врасплох. Элисон уже раскрыла рот, чтобы ответить, но осознала смысл услышанного, и от ее самоуверенности не осталось и следа.
— Это неправда! — выкрикнула она, покраснев. — Кто вам такое сказал? Ложь! Наглая ложь! Вранье!